Рядом с ней стоял очень высокий темноволосый мужчина, судя по их бессловесному общению, — муж. В отличие от прочих женщин леди Мэриэнн не обошлась с Венецией пренебрежительно ни тогда на улице, ни теперь. На краткое мгновение их взгляды встретились. Линвуд также заметил свою сестру с мужем, после чего снова посмотрел на Венецию.
Хотя выражение его лица было, как обычно, непроницаемым, Венеция догадалась, что присутствие на балу леди Мэриэнн явилось для него полной неожиданностью. Он не выказал и тени недовольства, хотя ситуация для него сложилась совсем непростая. Его сестра и его… inamorata[8]. При мысли об этом у Венеции по позвоночнику забегали мурашки, но она старалась не обращать на них внимания. Едва ли это слово подходило для описания их отношений, но, похоже, все вокруг именно так и считали.
— Вы не знали, что ваша сестра будет на этом балу?
— Нет.
— Тогда это в три раза более неприятно для вас… и для нее тоже, — пробормотала она.
Линвуд ничего не ответил, но его выдало то, с какой силой он сжал челюсти. Ей бы следовало обрадоваться этому обстоятельству и воспользоваться им себе во благо. Но когда их взгляды встретились, она сумела увидеть то, что скрывалось за маской сильного человека, и осознание этого не принесло ожидаемого удовлетворения. Она, как и он, испытывала неловкость.
— Линвуд и божественная мисс Фокс, — бодрым голосом произнес подошедший к ним Рейзби.
— Рейзби. — Линвуд слегка кивнул приятелю.
— Прошу меня извинить, джентльмены, мне нужно припудрить носик, — объявила Венеция, радуясь появлению Рейзби.
Она пробиралась через толпу гостей, улыбаясь в ответ на неодобрительные взгляды светских матрон и похотливые — их мужей. Решила, что, приведя ее сюда, Линвуд навлечет на себя всеобщее порицание. Но ей не хотелось сейчас думать о том, что ради нее он осмелился бросить вызов общественному мнению. Хотя в зале присутствовало много людей, перед ней все расступались, а несколько дам и даже джентльменов демонстративно повернулись к ней спиной. Венецию это ни в коей мере не тревожило. Она привыкла к подобному обращению, как и к вторжению на чужую территорию. Этим аристократам, случись им оказаться на вечере в полусвете, был бы оказан столь же холодный прием.
Стоило Венеции войти в дамскую комнату, как две находящиеся там матроны, презрительно хмуря брови, тут же поспешили увести своих юных подопечных, украдкой бросающих любопытные взгляды на скандальную женщину, оказавшуюся в их рядах. Матроны с силой захлопнули за собой дверь, чтобы еще раз подчеркнуть, как сильно ей здесь не рады.
