Внезапно холодный сумрак алтаря залил резкий, ослепительный свет. От неожиданности Джонатан ахнул.
– О Господи! – вымолвил он.
– Что уж так реагировать? – нахмурился Менцис. – Вы разве совсем не знакомы с реставрацией?
– Да как-то не очень.
– Ну так поинтересуйтесь. По-моему, нелепо заявлять, что ты разбираешься в искусстве, не зная азов важнейшей части живописного ремесла.
Аргайл хотел сказать, что всегда считал важнейшей частью живописного ремесла написание картин, но никак не реставрацию, однако в спор вступать не захотел.
– Я знаю только, что сейчас картина выглядит как после драки в пивной, – сказал он, защищаясь. – Все кругом заклеено пластырем…
– Господи, как же я ненавижу дилетантов! – с ожесточением воскликнул Менцис. – Дальше вы скажете, что нужно уважать первоначальный замысел автора.
– Разве это не является основой вашего ремесла?
– Конечно. В том случае, если вам известно, каков он был, этот замысел. Но по большей части вы его не знаете. Как правило, мы имеем дело с квадратным метром отслаивающейся краски. Зачастую наложенной поверх оригинала кем-то еще. Вы же не думаете всерьез, что сам Караваджо пририсовал этому мужчине в углу бакенбарды, которые начали носить в девятнадцатом веке?
– Ну, не знаю…
– А я знаю. Не мог он этого сделать. Но сто лет назад кто-то смыл лицо, написанное художником, и намалевал совершенно другую физиономию. По моим прикидкам, это произошло вскоре после того, как картина попала сюда.
– Разве она не была написана специально для этой церкви?
– О нет. Конечно же, нет. Вы только взгляните на нее. Она абсолютно не вписывается в архитектуру.
– А как же она здесь появилась?
– Не все ли равно? Меня это не волнует.
– Как вы думаете: кто-нибудь может это знать?
– Наверное. Если вам это интересно, поищите в архиве. У них тут, по-моему, хранятся тонны бумаг. Нет, но это лицо! Когда я удалил верхний слой, под ним ничего не оказалось. Теперь мне придется придумывать что-то самому, исходя из общего стиля. Ей-богу, просто «угадай-ка» какая-то! Но лицо нужно написать, никуда не денешься. Конечно, все эти разговоры о минимальном вторжении в мир художника очень хороши, но, как правило, об этом говорят люди, абсолютно не разбирающиеся в том, о чем берутся судить.
– Я больше интересуюсь историей живописи.
Менцис пожал плечами:
– В таком случае вам – в архив. Спросите отца Жана. Сейчас он заведует архивом, хотя не думаю, чтобы он успел как следует его изучить. Вот старикан, который был до него, тот был дока.
