Улыбка медленно погасла и сменилась какой-то озадаченностью. Я подумал, что там было что-то, о чем он никогда не слышал. Он посмотрел еще немного, но недоумение все не сходило с его лица.
Мужчина закрыл коробку.
— Мне пора, — сказал он. — Моя остановка.
Он ушел, и его место сразу же заняла женщина средних лет с двумя тяжелыми пакетами, которые она устроила на полу между ногами. Я почувствовал спиной холодный декабрьский ветер, когда поезд выпустил пассажиров. Мужчина, скорей всего, вышел. Дэнни посмотрел на сумки женщины и, смущаясь, спросил:
— Подарки?
Она кивнула, улыбаясь.
Дэнни предпочел больше ничего не спрашивать.
Поезд тронулся.
Следующая остановка — наша. Мы вышли на ветреную платформу Раи и спустились по лязгающей металлической лестнице.
— Что у него там было? — спросила Кларисса.
— У кого?
— У дяди, дурак, — сказала Дженни. — У дяди с коробкой. Что было в коробке?
— А. Ничего.
— Ничего? Как? Она пустая?
И они побежали к нашей машине, стоявшей во втором ряду стоянки слева.
Ответа я не услышал. Если он вообще ответил.
К тому времени, как я открыл машину, парень с коробкой совсем вылетел у меня из головы.
Этим вечером Дэнни отказался есть.
Такое иногда случалось. Такое со всеми детьми случается. Не хотят от чего-то отвлекаться или слишком много перекусывали днем. И я, и моя жена Сьюзен выросли в семьях, в которых господствовал менталитет переживших Великую депрессию. Если ты не хочешь доедать — это очень плохо. Ты должен сидеть за столом, еда остывает все больше и больше, и никуда не встанешь, пока не опустошишь тарелку полностью. Мы не собирались поступать так же с нашими детьми. И большинство специалистов соглашаются, что в этом нет ничего плохого. И уж тем более не стоит из-за этого ругаться.
Поэтому мы разрешили ему не садиться за стол.
Следующим вечером — в понедельник — то же самое.
— Что такое, — спросила Сьюзен, — ты съел шесть десертов на ланч?
Она, похоже, говорила почти серьезно. Десерты и пицца — вот чем обычно давятся наши дети в школьных столовых.
— Нет. Просто не хочу кушать и все.
Мы не стали заострять на этом внимания.
Но я не сводил с него глаз весь вечер — ждал, что во время рекламной паузы, прерывающей какой-нибудь ситком из тех, что мы смотрим по понедельникам, он пойдет на кухню за пачкой претцелей или банкой жареного арахиса с медом. Но так и не дождался. Он пошел спать, и даже стакана воды не выпил. Нельзя сказать, что ему нездоровилось. Цвет лица оставался таким же, как всегда, и он смеялся над шутками со всеми.
