— Жена моя умерла, я же еще не стар, — сказал мне сей добродетельный человек. — Наше проживание под одной крышей породит множество кривотолков, коих мы вовсе не заслуживаем. Ваше счастье и репутация ваша мне дороги, и я не хочу омрачать ни одно, ни другое. Нам надо расстаться, Флорвиль. Но я никогда не оставлю вас, я даже не хотел бы, чтобы вы покинули мою семью. Сестра моя, проживающая в Нанси, вдова; я отправлю вас к ней. Ручаюсь за ее доброе к вам расположение, как за свое собственное. Находясь у нее в доме, вы, по существу, все время будете у меня на виду, и я смогу заботиться о дальнейшем вашем воспитании и устройстве.
Я не могла без слез слушать его. Эта новость многократно усугубила горе, испытываемое мной после смерти моей благодетельницы. Однако, убежденная в истинности доводов господина де Сен-Пра, я решила последовать его совету и уехала в Лотарингию, сопровождаемая одной особой, местной уроженкой, которой меня поручили и которая передала меня с рук на руки госпоже де Веркен, сестре господина де Сен-Пра, в чьем доме мне предстояло жить отныне.
У госпожи де Веркен царили иные, нежели у господина де Сен-Пра, нравы: если в доме господина де Сен-Пра в почете были скромность, набожность и благонравие, то ветреность, безудержная жажда наслаждений и вольномыслие нашли себе приют в доме госпожи де Веркен.
С первых же дней госпожа де Веркен уведомила меня, что ей не нравится мой унылый вид. Для девушки, выросшей в Париже, просто неслыханно столь неуклюже вести себя в обществе, до смешного воздержанно… и, если я желаю ужиться с ней, мне следует изменить свое поведение.
Подобное начало встревожило меня. Я не пытаюсь выглядеть в ваших глазах лучше, чем я есть на самом деле, сударь, но все, что противно приличиям и религии, никогда не вызывало во мне одобрения. Я всегда выступала противницей того, что оскорбляло добродетель, а порочные затеи, в которые меня вовлекли помимо моей воли, пробудили во мне столь тяжкие угрызения совести, что, признаюсь вам, возвращение в общество меня вовсе не радует. Я не создана для светской жизни, ибо в ней я чувствую себя невежественной дикаркой. Полнейшее уединение более всего созвучно складу моей души и наклонностям ума.
Подобные мысли, однако еще недостаточно окрепшие для тогдашнего моего возраста, не оберегли меня ни от дурных советов госпожи де Веркен, ни от пороков, в объятия которых коварные речи ее неминуемо должны были меня завлечь. Я постоянно пребывала в окружении общества, предающегося шумным увеселениям; примеры и наставления, получаемые мной, возымели свое действие. Меня уверяли, что я хороша собой, и я была столь дерзка, что, на свое несчастье, поверила этому.
