Тем временем вдова Шольтц, сгорая от нетерпения, но будучи вместе с тем достаточно предусмотрительной, дабы не повергнуть служащего своего в замешательство, первая вернулась к прерванному разговору, спросив Германа, подумал ли он над ее словами, сказанными во время прошлой их беседы наедине.
— Да, — ответил возлюбленный Эрнестины, — и если сударыня желает поговорить со мной о счетах и о разделе имущества, то я к ее услугам.
— Но, Герман, кажется, не только об этом шла у нас речь.
— А о чем же еще, сударыня?
— Я спрашивала вас, не хотите ли вы зажить своим домом и не нашли ли вы себе избранницу, способную помочь вам вести этот дом.
— Мне кажется, я ответил, что желал бы скопить еще немного денег, прежде чем жениться.
— Да, вы так сказали, Герман, но я решила, что ослышалась. Сейчас же само выражение лица вашего свидетельствует о том, что вы лжете.
— Ах, сударыня! Вы прекрасно знаете, что ложь никогда не оскверняла уста мои. С самого детства рос я подле вас, вы оказали мне честь, заменив мне мать, кою я утратил в младенчестве. Так не думайте же, что признательность моя ослабла или же угасла вовсе.
— Опять ты о признательности, Герман! Я хотела бы услышать от тебя о чувствах более нежных.
— Но, сударыня, разве сие зависит от меня?..
— Предатель, так это все, что заслужила я за свои заботы? Теперь-то я ясно вижу неблагодарность твою. Так, значит, я трудилась ради чудовища… Что ж, Герман, открою тебе чувства свои: с той поры, как я стала вдовой, я мечтаю о союзе с тобой… Порядок, в который привела я дела твои… умножила достояние твое… отношение мое к тебе… глаза мои, несомненно, выдавали мою страсть… Все, все, о коварный, кричало тебе о чувствах моих. Но ты отплатил мне равнодушием и презрением!.. О Герман, ты еще не знаешь, что за женщину ты столь жестоко оскорбил… не знаешь, на что она способна… Ты это узнаешь — но будет слишком поздно… А теперь уходи… да, уходи… Готовь мои счета, Герман, я же верну твои, и мы расстанемся… навсегда… Думаю, что жилище себе ты найдешь без затруднений, ибо дом Сандерса, конечно же, распахнет тебе свои двери.
Признание, сделанное ему, ясно дало понять нашему юному влюбленному, что главное для него — скрыть от госпожи Шольтц свою страсть к Эрнестине, дабы не навлечь на голову полковника гнев и месть злопамятной вдовы. Поэтому Герман ограничился коротким ответом, что покровительница его ошибается, и желание его сохранить свободу, пока не умножит он состояния своего, вовсе не соотносится с каким-либо проектом относительно дочери полковника.
