— Да, если можно, мистер Бритг. — Мари собиралась сказать, что сегодня за спиртное платит она, но впопыхах забыла. Она взяла буклеты, которые он оставил на соседнем стуле, и сделала вид, что их читает, — сама же наблюдала за тем, как он стоит у стойки бара. Повернувшись к ней, он улыбнулся и вернулся к столику с выпивкой в руках. Садясь, он сказал что-то в том смысле, что бывают, дескать, случаи, когда даже работа доставляет удовольствие. На этот раз он тоже пил джин с мятой.
— Сегодня я собиралась заплатить за выпивку сама. Хотела сказать вам об этом. Простите, мистер Бритт.
— Меня зовут Норман. — Он сам удивился своей расторопности. Сейчас они выпьют джин, и он предложит ей картофельную запеканку с мясом или булку с ветчиной и салатом. А потом, чтобы ее завести, — еще одну порцию джина с мятой. Восемнадцать лет назад он с той же целью поил Хильду красным вином.
Когда они разобрались с буклетами, она рассказала ему, что живет в Рединге, и они некоторое время говорили об этом городе. Рассказала про Мэвис, про то, что живет с матерью и подругой матери миссис Друк. Про Мэвис Мари рассказывала долго. А вот о друге или женихе не обмолвилась ни разу.
— Я совершенно не хочу есть, честное слово, — сказала она. Кусок и в самом деле не лез ей в горло — ей хотелось пить с ним джин, еще и еще. Хотелось чуть-чуть опьянеть, чего раньше с ней, тем более в середине дня, никогда не бывало. Хотелось взять его под руку.
— Я рад, что мы встретились, — сказал он.
— Да, нам с вами повезло.
— И мне тоже так кажется, Мари. — И он провел указательным пальцем по ее руке, да так нежно, что по всему ее телу пробежала дрожь. Руку она не убрала, и, заметив это, он стиснул ее пальцы.
С этого дня они стали обедать вместе, и всегда в «Барабанщике». Их видели — Рон Стокс и мистер Блэкстафф из «Всего мира», мистер Файнмен, фармаколог из аптеки Грина. Видели, как они идут по улицам, держась за руки, и другие сотрудники турбюро и аптеки. Они подолгу стояли у витрин магазинов на Эджвер-Роуд, причем чаще всего — у антикварной лавки, торговавшей украшениями и посудой из меди. По вечерам они шли пешком до Паддингтонского вокзала и по дороге выпивали в одном из баров. На перроне, перед поездом, они, как и многие другие, обнимались.
Мэвис по-прежнему была против их встреч; мать Мари и миссис Друк ничего про них не знали. Майская поездка на Коста-Брава получилась не слишком удачной: Мари очень скучала без Нормана Бритта. Иногда, когда Мэвис читала на пляже иллюстрированные журналы, Мари плакала, и Мэвис старалась делать вид, что ничего не замечает. На самом же деле она была в бешенстве: Мари пребывала в таком дурном настроении, что о знакомстве с молодыми людьми не могло быть и речи. Целый год они мечтали о поездке в Испанию, и вот теперь из-за какого-то клерка из турбюро весь отпуск пошел насмарку. «Прости меня, дорогая», — не раз повторяла, пытаясь улыбнуться, Мари, однако по возвращении в Лондон их дружба постепенно сошла на нет. «Ты совершаешь ужасную глупость, — без обиняков заявила ей Мэвис. — Что может быть скучнее любовных признаний!» После этого ездить вместе в поезде на работу они перестали.
