Джоани прекрасно знала, что именно он сделал для беглянки: то же самое он сделал и для нее — и вот до чего она докатилась.
— Не обижай ее, когда отыщешь…
Он не удостоил ее ответом. Вместо этого наклонился к ней и шепнул:
— Будь умницей, Джоани.
Она кивнула.
— Да, и сделай мне одолжение. Держи впредь свое мнение о моих методах при себе. Я обязан тебе, Джоани, как и остальным девочкам, но если я вдруг почувствую, что горю желанием узнать ваше мнение, то обращусь в психиатрическую больницу — пусть проверят, в своем ли я уме. Понятно?
Она промолчала. В его голосе чувствовался гнев, а уж ей-то было известно, что он мог перейти от слов к делу.
— Не понял.
Она кивнула еще раз.
Он завращал глазами.
— Приступай к работе, Джоани! Прямо сейчас!
Голос Пола был таким громким, что заглушал шум мотора. Джоани мгновенно выскочила из машины и засеменила в салон. Она была унижена, но самое плохое — это было заметно.
Джинор Коулмен, стоявшая в дверях, печально покачала головой.
— Этот человек — альфонс, — сказала она.
Как всегда насмешливо, Джоани ответила:
— Этот человек и должен быть альфонсом. Он же сутенер, в конце-то концов!
Женщины рассмеялись, и она почувствовала облегчение. Но ей было обидно, что он так разговаривал с ней, учитывая, что она отдала ему лучшие годы.
Она села рядом с девушками. Запах детского крема и сигаретного дыма был неприятен, но все же лучше, чем запах выхлопных газов и пьяная болтовня Моники.
Десять минут спустя ее снял первый клиент.
Рабочий день Джоани начался.
Кира, Бетани и малышка Катриона, которой было не больше семи лет, играли на улице и после захода солнца. Им не хотелось расходиться. Женщины вышли из домов и, сидя на табуретках, перемывали косточки соседкам. Атмосфера была доброжелательной. Кто-то даже принес бутылочку вина.
Джон-Джон наблюдал за сестренкой с балкона, закручивая очередную сигарету с марихуаной. Зазвонил мобильник. Зная, кто это, он не ответил. Вместо этого он крикнул Кире:
— Кончай, Кира, пора домой!
Она услышала его голос и огорчилась:
— О Джон-Джон, еще пять минут, пожалуйста.
Она умоляюще раскрыла глаза, и мать Катрионы, яркая 25-летняя брюнетка, рассмеявшись, крикнула:
— Я присмотрю за ней, Джон-Джон, она может переночевать у меня.
Катриона, когда Кира приходила к ней домой, не уставала жаловаться, что другие дети не хотят с ней играть. Она была слишком мала для большинства девочек, но Кире нравились малыши.
— Да нет, спасибо. Пошевеливайся, Кира!
