На месте парка раскидывалось картофельное поле и огород; далеко тянулись длинные ряды пышной капусты.
Где прежде процветала
Троянская столица,
Там в наши времена
Посеяна пшеница
— вспомнились слова песенки.
Я обогнул дом и увидал свою бричку, приближавшуюся к нему. Петр и Ванька стояли у подъезда и ждали меня; в руках у Петра виднелся большой сверток. Мирон подъехал к нам. Лицо его было красно и измято, он с недовольным видом чуть приподнял шапчонку и поздоровался.
— Это на дорогу вам! — сказал Петр, показывая сверток. — Тут что от обеда осталось, я вам сложил. А это опохмелиться! — он сунул под козла между кипами книг бутылку.
— Зачем? не нужно! возьмите назад, пожалуйста! — запротестовал я. — Видеть не могу вина!
— Нельзя этого! — деловито возразил Петр. — Все поначалу так-то говорят; а без запасу нельзя! — Он скрестил руки и отступил назад.
— Понятное дело, понадобится! — поддержал Мирон. — Все время пьяные ездим, так как же без похмелья возможно?
Ванька уложил купленные мною у Чижикова книги, я простился и дал всем на чай.
— Павлу Павловичу скажите, — обратился я уже из брички к Петру, — что никак не мог больше оставаться… случай такой вышел!..
— Как же, передам. Всего вам доброго!
Бричка тронулась. На перекрестке у заставы Соловья-разбойника Мирон натянул вожжи.
— Ну, куды ж теперь? — сердито спросил он.
— На станцию! — буркнул я. — Да живей, к поезду поспеть надо!
Суровый тон мой произвел на Мирона некоторое впечатление. Он повернул коньков налево, и они запылили по хорошо накатанной дороге.
Я взглянул на высившуюся позади громаду-дом, и мне сделалось легче: свежий воздух и полная воля действовали благотворно.
Мирон покряхтывал, косился на меня, затем не выдержал.
— Ты чего же это от Чижикова сорвался? Иль тебя в шею гнал кто?
— Нужно, значит, — сухо ответил я.
Мирон поглядел на меня.
— Люди по неделе здесь гостят, едят, пьют, а ты, э-э-эх!! Харч вольный, водка тоже… благодать! Жил бы себе, да жил!
— Ну, довольно! — вскинулся я на него. — Не мели зря!
Мирон обиделся и умолк. Мне сделалось смешно: ведь оба мы с ним злились по одной и той же причине: «катькина яма» — вспомнилось мне!
Я стал глядеть вдаль, и мысль унеслась туда, в лес, в ночь, в освещенный дом с башней… теперь и он угас навсегда!
С час мы ехали, не обменявшись ни словом. Мирон начал кряхтеть и схватываться за живот.
— Что тебя корежит? — спросил наконец я, заметив его проделки.
— Жгет! — ответил он изнеможденным голосом. — Замучило вчистую!..
