— А вы храпеть! — ответил я. — Я напролет всю ночь глаз не смыкал!
— Да неужели? — удивился Марков. — Я храплю? и громко?
— На всю губернию!
Марков открыл свое пушечное жерло и опять пустил камнями по полу.
— Вот так чудеса! — проговорил он, перестав хохотать. — Прошу прощения! А теперь время кофе пить!
Он повернулся ко мне жирной спиной и отправился из кабинета.
Платье мое, высушенное и разглаженное, лежало на стуле около двери. Я быстро оделся, умылся и вышел в столовую. Марков находился уже там; перед ним стояла огромная чашка, вроде полоскательной, наполненная кофе и накрошенными сухарями. Он возил в этой каше ложкой и чавкал на всю комнату.
Поля налила мне стакан.
Меня потянуло поскорее уехать: все, что меня интересовало, было осмотрено, и дальнейшее пребывание в Каменке казалось мне бесполезным. Главное же, не знаю почему, но несмотря на уют и полную симпатию к хозяину, на нервах у меня остался какой-то легкий, неприятный осадок. Дом, душный воздух в комнатах от горевших всю ночь ламп, — все действовало определенно неприятно.
— Чудесная погода! — проговорил я. — Нужно б воспользоваться ей и пораньше сегодня уехать.
— Жарьте!.. — хрипнул Марков.
— Неловко: я не попрощался с хозяином! Он когда встает?
— Перед вечером. Вздор; надо и уезжайте: все так делают!
— Вы серьезно находите, что это не будет неудобным?
— Разумеется. К Чижикову торопитесь?
— Да…
— Дело. Вечером он пьян!
Я обратился к слушавшей нас Поле и попросил ее велеть моему вознице запрягать.
Поля удалилась.
— Странный обычай у хозяина, — заметил я, — ночь у него превращена в день!
Марков повел в мою сторону глазами, но так как рот у него был битком набит тюрей из сухарей, то ответа не последовало.
— Больной человек!.. — проговорил, наконец, он, прожевав и отправив заряд в свое чрево. — Вам разве не ясно?
Я опешил: — Как больной? Душевнобольной, вы хотите сказать?
— Почти… на проволоке балансирует…
— Но позвольте, тогда, значит, и я тоже душевнобольной? Я разделяю многие из его мыслей!
— Не знаю-с… вам с горки виднее, — отрубил Марков.
— В чем же вы видите его болезнь?
— В сыне. Сын его несколько лет назад застрелился.
— Здесь?
— В Петербурге. Видели паршивый письменный стол у окна: сюда привезли… сидя за ним застрелился.
Черное пятно на зелени сукна, виденное мною ночью, всплыло перед моими глазами.
— Почему? по какой причине?
Марков выкатил глаза, как яблоки, и постучал себя по лбу: — Вот по этой — дурак! — Он так отпихнул от себя пустую чашку, что та опрокинулась на блюдечко; лицо и шея его побагровели.
