Юлька стояла посреди комнаты и голосом старого одинокого Бальтазара призывала:
— Ихтиандр! Ихтиандр! Сын мой!
— Опять конец из новой книги, да? — спросила мать задумчиво и серьезно, и это Юльку страшно разволновало. Обычно Юлькины спектакли смешили или сердили мать — в зависимости от ее настроения.
— Н-надоело, — выпалила Юлька неожиданно.
Она хотела сказать совсем не то, она хотела спросить, накрывать на стол или подождать немного, но споткнулась на букве «к» в слове «накрывать». Когда Юлька начинала волноваться, она, хоть убейте ее, никак не могла выговорить именно то, что хотела сказать.
— Что тебе надоело? — тревожно понизив голос, спросила мать.
— Н-надоело, — сказала еще раз Юлька, отчаянно заикаясь даже на тех буквах, которые обычно ее никогда не подводили. — Н-надоело, что в-вы с н-ним н-никак не п-поженитесь…
Мать радостно улыбнулась Юльке и объяснила ей уже давно ясное: они с Василием Леонтьевичем пока не могут пожениться потому, что Василию Леонтьевичу не дали квартиру. Не могут же они втроем жить в одной тесной комнате. Вот дадут ему в сентябре квартиру, и тогда они поженятся и будут жить все вместе хорошо и мирно. Если, конечно, Юлька ничего не будет иметь против.
— Зачем же в сентябре? — скорбным голосом одинокого Бальтазара спросила Юлька. — Ведь я же все равно собиралась на август поехать куда-нибудь.
— Но при чем здесь ты? — воскликнула мать.
— Я ни при чем, — подтвердила Юлька, в свою очередь радуясь тому, что они этот проклятый, тоже давным-давно выясненный вопрос еще один раз выяснили окончательно. — Просто я собиралась поехать. Вон Любка, кажется, опять собирается к своей няне Мане, а я все лето сижу и сижу…
— Ну, а к кому ты можешь поехать? — в деловитом раздумье спросила мать.
Эта деловитость в ее голосе насторожила и обидела Юльку. Ведь только-только они снова выяснили, что Юлька «ни при чем»!
— А что? — спросила Юлька сухо. — Разве мне уже некуда уехать?
В самом деле! Ведь Юлька каждый год куда-нибудь ездила — то к Любкиной няне Мане, от которой они с Любкой всегда вылетали с треском, потому что приезжали к ней с расчетом пожить самостоятельной жизнью. То в Ленинград к Любкиной тетке, то к тете Вере, сестре Юлькиной матери, от которой Юлька обычно уезжала через неделю сама… Вообще, все Юлькины поездки были всегда неожиданными, веселыми и какими-то суматошными, словно она от кого-то удирала. Мать решала о поездке сразу, в два-три часа, и уже вечером или утром следующего дня Юлька летела, ехала или плыла куда-нибудь — или одна, или с матерью, или с Любкой, или чаще всего с бабушкой. А еще раньше — с отцом, которого теперь уже нет. Девять лет назад, когда Юльке исполнилось пять лет, в один из зимних дней на Соколовой улице он швырнул свой грузовик в сторону, чтобы не сбить какого-то идиота, лезущего под самые колеса, и врезался в железный столб. Он и сейчас стоит там, этот столб, чуть покосившийся с тех пор. А прохожие говорят: «Пьяный шофер когда-то врезался…»
