Неосторожность
За столиком уличного кафе концептуалистка пьет чай с женщиной, у которой серебряные руки. Ее собственные тоже стали серебристыми от заживающих шрамов.
– Теперь я могу спросить… – говорит она, но не спрашивает. Отвлекается на голубя, который важно расхаживает рядом, приседая и покачиваясь, надув от вожделения шею. А голубка с затравленным видом клюет камешек и вдруг неожиданно улетает. Концептуалистка неумело улыбается и снова поворачивается к собеседнице. – Лишиться одной руки – это может считаться несчастьем, – говорит она. – А лишиться обеих – это уже неосторожность. Я цитирую. Как бы.
– Я пыталась запрыгнуть на товарняк с друзьями – одна знакомая девочка из приюта и парень постарше; он сказал, что так можно доехать до самого Рино и это клево. Им удалось, мне – нет. – Она размешала сахар в чае серебряным пальцем.
– Правда?
– Нет. Мой отец отрубил их топором. Сказал, что иначе дьявол захомутает его хвостом за шею и утащит в ад.
– Вот непруха-то.
– Ага. Хотя… – Обе смотрят на серебряные руки.
Открытие, продолжение
– Ох ты ж е-мое, – говорит она, глядя в зеркало, и начинает вытирать рот скупыми движениями. Опять помада размазалась, даже подбородок умудрилась извозить.
Может, она только что занималась оральным сексом с женщиной, у которой серебряные руки, а та перед этим вытащила за хвостик свой жуткий тампон и залихватски швырнула в окно (после они выглянули наружу – тот лежал на соседском кондиционере, словно дохлая мышь, – и расхохотались), а потом скользнула вверх с поцелуем, что на вкус как железо и соль, и в осколке зеркала на стене поймала свое отражение с красным ореолом вокруг рта.
Может, она съела собственных детей. Тех, что родила от критика. Только они куда-то запропастились за те шесть лет, что она делала крапивные рубашки. А ведь эти рубашки точно подошли бы детям, которых она тоже сделала… Концептуалистка начала подозревать агентессу, чья зависть – к тем самым художникам, чьи дела она вела! – была общеизвестна. Но подозрения нельзя было высказать, потому что концептуалистка тогда не разговаривала.
Сейчас агентесса и критик беседуют на другой стороне зала. Критик склонился, чтобы лучше слышать ее в общем гуле, и почти уткнулся носом ей в грудь, выпирающую из выреза скорее по-матерински, чем соблазнительно.
Рядом кто-то рассказывает о стеклянной горе, что недавно выросла неподалеку от центра, – может, это просто новое здание того архитектора, ну, который построил еще ту штуку в Барселоне. Концептуалистка тут же почему-то решила, что именно туда ушли ее дети, то есть ее братья, то есть, нет же, дети.
