Зола… Я сижу у курганов. Внизу катит воды Ока. Березы, словно былинные воины, окружили холм, отдавая почести уходящему товарищу. Как славно здесь думается! Мысли бегут плавно, как эти воды, скользя по векам, странам. Какими они были, мои далекие предки? Наверное, вот так же летними вечерами смотрели на закатное солнце, так же радовались хорошему дню, огорчались ненастью, скорбели и праздновали, трудились и воевали, чтили своих богов… Впрочем, мой знакомый, иеромонах отец Трифон, приехавший в тот же Дедославль (ныне село Дедилово) восстанавливать церковь, убежден, что вятичи приняли в свои сердца Христа много раньше того дня, как крестилась Русь. Кто знает, может он и прав. Ведь сказал же апостол Павел эллинам: «Афиняне! По всему вижу я, что вы как-то особенно набожны; ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник. На котором написано: «неведомому Богу». Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам». (Деян. 17, 22–23).
Не помню сколько просидел я среди курганного безмолвия. Как писал великий Гомер в «Одиссее», когда хотел сказать, что наступила ночь: «Солнце тем временем село, и все потемнели дороги». Кстати, перевод на русский — Василия Андреевича Жуковского. Я и не заметил, как солнце скрылось за горизонт. Неяркие летние звезды высыпали на небосвод. От реки веяло свежестью. К ней я и направился. Там, на широкой луговине стояли свежепоставленные стога. Я выбрал тот, который поменьше, и вскоре расположился на ночлег. Сон быстро слепил веки. Перед тем как уснуть еще раз посмотрел на курганы. Что им, стражам столетий, всего один день! Они дремали, вспоминая тех смелых и сильных людей, чей прах верно хранят столько лет.
Спал я недолго. Минуты три. Откуда-то из темноты, сверху и со всех сторон одновременно, на меня обрушились полчища комаров. Началась невидимая миру битва. С успехом уничтожив очередное комариное соединение, я, наивный, тешил себя надеждой, что битва окончена. Но не тут-то было, — секунд через пятнадцать, с писком и гудением, новые сотни кровопийц бросались в атаку. Часа через три я сменил тактику: набрав воздуху, полез внутрь стога. Но это уже был жест отчаяния. Все было кончено. Сил у меня не осталось. «Жрите, гады!» — не без достоинства произнес я, и из печки, в которую превратилась сердцевина стога, полез на прохладный верх. Уже рассветало. Как опять сказал бы бессмертный Гомер: «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос». Но если богиня утренней зари вставала явно с хорошим настроением — про меня этого нельзя было сказать. Кисти рук в волдырях от комариных укусов, волосы в траве. Делаю еще одну попытку уснуть. Последнюю. И вроде бы мне это удается. Но если не везет, то не везет. Через несколько минут меня разбудил какой-то странный лай. Шагах в двадцати от моего ложа вижу крупного лиса, с остервенением лаявшего на видневшуюся вдали деревню. Не знаю, что двигало им: то ли обида на людей, то ли желание подразнить собак, а может быть, это был какой-то отвлекающий маневр, но лис вытворял что-то невероятное. Он то бросался вперед, словно боец в штыковую атаку, то кубарем скатывался обратно, не переставая яростно лаять. В одно из таких отступлений он очутился прямо под моим стогом. Меня зверь не видел, ветерок дул в мою сторону, и я мог спокойно разглядеть его. Лис был крупный, с прекрасным хвостом. Никогда в жизни не наблюдал в такой близи лисицу, если не считать двух смешных лисят в тамбовской глухомани, встреченных мною в одном из странствий. Видимо. Мать их ушла на охоту и не вернулась, и то ли голод, то ли любопытство вывело их из норы. И они, впервые увидев человека, смешно таращили на меня свои глазенки… Но вскоре темпераментный лис меня утомил. О сне уже нечего было думать. Пора собираться в дорогу. Во время секундной паузы в почти беспрерывном лае спрашиваю: «А есть из-за чего расстраиваться, парень?» Мне показалось, что «парня» хватил «кондратий». Он словно подавился собственным голосом, как-то странно дернулся на всех четырех конечностях. Лишь после этого посмотрел наверх. Доли секунды глаза зверя смотрели в мои глаза. Я успел подумать о том, какая это жалость, что мое людское племя и его, звериное, враждует друг с другом. Понимали бы мы язык друг друга, глядишь, и поговорили по душам. Лис за это мгновение пришел в себя, принял решение, и вскоре рыжая точка исчезла в кустах на противоположном конце поля. Наверное, он прав. Ведь это у меня шапка из лисы… Искупался перед дорогой. Но особой бодрости это не придало. Первые километры шел, с трудом передвигая ноги. Безумно хотелось спать. Деревни, похожие, словно родные сестры, сменяли друг друга. Различны только названия: Песковатое, Черногрязка, Беляево, Железница…
