— …quarum unam incolunt Belgae… одну из них населяют бельгийцы… quarum unam incolunt Belgae… одну из… — Монотонный распев внезапно оборвался. Отец Томас встрепенулся. Что случилось? Все ученики, как один, смотрели на дверь. Там стояла… Нина?!
Томас был так изумлен, что в первые секунды не мог вымолвить ни слова.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он наконец.
— Извините, отец мой, что мешаю, но мне надо срочно с вами поговорить.
— Что-нибудь со старой Тонией? — Томас вскочил и подбежал к дочери Орантеса.
— Нет… впрочем, да.
— Так что же? — Томас не мог больше совладать со своим любопытством. Охваченный волнением, он потянул девушку за собой в коридор. — Она жива?
— Да-да! Она чувствует себя неплохо. Но то, что она мне рассказала, показалось мне крайне важным!
— Значит, она жива. — Томас немного успокоился. — Давай сядем у того стрельчатого окна. Слушаю тебя, дочь моя.
Нина заговорила, поначалу немного сбивчиво:
— Знаете, отец мой… я, пожалуй, начну с того, что по вашему виду Тония поняла, как обстоят ее дела. Она сказала, что жить ей осталось недолго, она в этом уверена, и поэтому ей надо кое-что мне рассказать. Одну давнюю историю, которая камнем лежит на ее сердце.
— Да? И о чем же речь?
— Это долгая история, отец мой. — И Нина подробно пересказала святому отцу рассказ Тонии, слово в слово звучавший так:
— Лет двадцать назад к нам в дом постучалась молодая, совершенно выбившаяся из сил женщина. Муж мой тогда еще был жив. Он хотел тут же бежать за цирюльником, но незнакомка остановила его. «Моя жизнь кончена, я все успела сделать, — прошептала она. — Мой сын лежит у монастырских ворот. О нем позаботятся». Я хотела дать ей горячего бульона, но она лишь трясла головой. Предложила ей хлеба, сыра, супа — все напрасно. Женщина наотрез отказывалась принимать пищу. «У меня лишь одно желание — умереть», — твердила она. Когда же она открыла нам свое имя и свое происхождение, мы своим ушам не поверили. Прежде чем испустить последний вздох, она попросила похоронить ее в маленьком садике за домом, и нам пришлось поклясться именем Пресвятой Девы Марии, что мы никогда никому о ней не расскажем. Никогда. «Чтобы избежать позора», — заклинала нас страдалица. Но сегодня, на пороге собственной смерти, я должна это сделать. Иначе не смогу спокойно умереть…
Нина замолчала и с удивлением увидела, что лицо монастырского лекаря необычайно оживилось.
— То, что ты рассказываешь, — взволнованно воскликнул он, — чрезвычайно важно, дочь моя, крайне важно! В нашем монастыре был один мальчик, которого старый аббат Гардинус нашел в кустах у монастырских ворот, завернутого в красную камчатую скатерть. Мы назвали его Витусом, и он вырос у нас. В хирургии, фармакологии и траволечении у меня не было более способного ученика за всю мою жизнь!
