- Ты права. Я очень хорошо помню, как ты надавала мне пощечин в парке на глазах у всех. И как на пляже ты за волосы оттаскивала меня от велосипеда. И, конечно же, я помню, как пыталась передать тебе слова твоего отца, а ты меня отлупила и всю дорогу до папиного бара орала на меня. – Я подалась вперед. – Ты плюнула мне в лицо.
Губы Дениз превратились в ниточку, будто она вот-вот заплачет. Проклятье, а она молодец. Не знай я ее, сказала бы, что она действительно сожалеет о том, что наделала.
- Тогда в парке я была шокирована. То, что ты сделала… - Она глубоко вздохнула, решила, видимо, не зацикливаться на этом упреке и перешла к следующему: - Мое кольцо запуталось у тебя в волосах. Я говорила тебе не лезть на тот велосипед, но ты не послушалась.
Если бы обжигающая ярость могла как-нибудь выйти за пределы моей души, от Дениз осталась бы горстка пепла. Или крошечный обугленный кусочек, похожий на Гитлера, потому что она, хоть убей, очень мне его напоминала. Значит, во всем виновата я? Да как у нее язык повернулся ляпнуть такое?
- И, если ты помнишь, я даже не знала, что мой отец умер, когда ты сказала, что он передал мне послание из могилы. Как я должна была на это отреагировать, Шарлотта?
- Видимо, только плюнув мне в лицо.
Она опустила голову:
- Если я извинюсь, это поможет?
- Не особенно.
- Так ты передашь мне его послание?
Печаль и раскаяние в ее глазах так и пожирали мою решимость. То есть не так чтобы очень, скорее как мышка, откусившая кусочек от головки сыра размером с гору Рашмор. Но этого хватило, чтобы я ответила:
- Ей-богу, я дословно не помню. Там было что-то о синих полотенцах. Или о полотенцах, которые не были синими. Твою мать, не знаю.
Что ж, я выругалась вслух только потому, что знала: Дениз такие выражения ненавидит. Однако толку от моих стараний было мало – она так глубоко задумалась, пытаясь понять, к чему могут относиться мои слова, что и не заметила. Внезапно что-то в ее воспоминаниях заставило ее просиять:
- Погоди-ка.
- А долго? У меня и правда дел невпроворот.
Дениз встала и повернулась ко мне спиной.
- Что именно он говорил о полотенцах?
Я глубоко вздохнула:
- Говорю же, что-то о том, что они не были синими. Кажется, он сказал, что ты в этом не виновата.
Печаль врезалась в меня, как лавина из чистой кислоты. Глаза запекло. Грудь сдавило. И я закрылась. Захлопнула дверь, в которую сочились эмоции, и вдохнула полной грудью чистый, не обжигающий изнутри воздух.
