— Лёня, ты куришь травку? — Роман протягивает мне портсигар.
— Нет.
Наверное, он и впрямь алкоголик и наркоман…
— Говорят, куда безвреднее алкоголя и табака.
— Говорят, что в Москве кур доят.
Роман колеблется, но закуривает.
Блин. Надины доводы начинают казаться мне не такими уж безумными.
Я пью глинтвейн, Роман курит анашу. Минуты через две щелчком отправляет недокуренную сигарету вниз и говорит:
— Детская забава. Плесни мне вина.
— Это глинтвейн.
— Какая, фиг, разница…
Теперь мы оба потягиваем горячее вино с пряностями. Роман кивает:
— Рулез!
Я согласно киваю. «Рулез» — это что-то хорошее. Холодное пиво, компьютер седьмого поколения, юная красавица, удачно обезвреженный вирус… глинтвейн.
Сидим над обрывом и нам хорошо.
— Что было в том яблочке?
— Новое лекарство от простуды. Очень эффективное.
Роман хмурится.
— Это стоит шесть тысяч?
— Это стоит сто.
— А… — Роман меняется в лице.
— Давай дождёмся покупателя.
Оборотень кивает:
— Твоя операция, тебе решать.
Покупатель появляется минут через десять, когда я уже начинаю беспокоиться. Я знал его лишь под кличкой «Тёртый», а он меня — под прозвищем «Стрелок». Покупатель опрятен и неприметен, простой костюм, незапоминающееся лицо. Молодой парень с дипломатом в руке.
— Добрый вечер, Стрелок! — говорит он мне. Голос излишне ровен — Тёртый общается через программу-переводчик.
— Доброе утро, — поглядывая на часы отвечаю я. Это взаимная игра. Выяснить индивидуальное время дайвера, определить, в каком часовом поясе тот проживает — уже немало.
— Как я ценю ваш юмор… — Тёртый садится на третий стул, вопросительно смотрит на меня: — Урожай созрел?
— Тяжёлые вышли яблочки, — я достаю дискету, кладу на стол. — Честно говоря, я ожидал большей благодарности за подобный труд…
— Мы ведь условились? Шесть тысяч долларов.
Развожу руками.
— По вашим словам, большего оно и не стоило.
— Вы считаете иначе?
— Понимаете, господин Шеллербах…
«Тёртый» вздрагивает.
— Вы ошиблись как минимум, на порядок. Простуда — это мелочь, конечно… но кому нравится валяться в постели с температурой и сопливым носом?
— Мне — не нравится, — Шеллербах-Тёртый меняется в лице. Теперь это пожилой мужчина с волевой, но нервной физиономией. — Однако я полагал, что слово дайвера — свято.
— Не отрицаю. Я отдаю вам файл, — щелчком отправляю дискету через стол. — Но в следующий раз ни один дайвер не пошевелит ради вас пальцем. Вы нарушаете нашу этику, господин Шеллербах. Труд оплачивается в меру его сложности.
