— Нет, я уже был в России. По делам, — нехотя отвечает Виталий.
— По незаконным?
— В какой-то степени, — усмехается он, на мгновение напоминая себя прежнего. — Ты же понимаешь, что у людей моей профессии только два пути. Либо защищать интересы государства, либо… интересы тех, с кем у этого государства возникли некоторые разногласия. А поскольку защищать интересы Германии я не собираюсь, то… Я уже провернул почти половину задания, когда наткнулся на эту статью в интернете.
— Значит, ты подвел своего клиента? И лишишься гонорара? И все из-за меня… — скривилась я, — Не жалеешь?
— Я бы мог сказать, что ни о чем не жалею, потому что ты бесценна, — у Немова слегка дернулось правое веко. — Но я скажу как есть. В этом деле и гонорар не бог весть какой, и время терпит. Так что я успею обустроить тебя в Германии, а потом вернусь и закончу начатое.
— Ну, ты нахал! — возмутилось во мне что-то глубинное женское. — Мало того, что меня за безответную куклу держишь, так еще и бесценной не считаешь!
— У всего есть цена. И у тебя тоже. Только не спрашивай меня о ней, — покачал головой Немов и, резко придвинувшись, схватил меня за плечи. — Конечно, я не Павел Челноков. У меня нет папаши-миллионера, который не моргнув глазом, обеспечил лучшему другу, то есть мне, пятнадцать лет строгого режима.
От возмущения я взвилась так, что едва не пробила головой верхнюю полку.
— Блин! — вырвалось у меня закономерное российское.
— Тихо, тихо, — он крепко обнял меня и начал бережно гладить место удара. — Я пошутил, Ника. Ты, наверное, действительно своего Пашеньку того… Либе. Хотя мне трудно в это поверить. Я скорее предположил бы, что ты на самого миллионера запала. Тебе же всегда мужики в возрасте нравились. Такие, как он. Как я…
— Когда следующая станция? — вместо ответа спросила я, выворачиваясь из объятий и с удивлением замечая, что мне почему-то не хочется этого делать.
— Сойдешь?
— А как же! Если только ты мне опять эту дрянь не вколешь. У меня от нее, между прочим, голова до сих пор болит.
— Выпьем, — подвел Немов черту, и потянулся за рюмками. Потом подумал и, взяв стоящие рядом стаканы в извечных металлических подстаканниках, наполнил их до середины. — Должно помочь.
Мы молча выпили. Он не стал закусывать. А я мрачно ковырялась в ланч-боксе, вылавливая кусочки жареной курицы под доносящуюся из динамиков на удивление знакомую мелодию. А… «Вечная любовь». Можно подумать, что такая бывает! Но почему тогда так ноет сердце, состязаясь в садизме с раскалывающейся от боли головой?
