— Это ты. Ты его отдала. — Белые босоножки Саши Панфиловой встали рядом с тапочками Николая. — Ненавижу.
Но вопреки словам голос ее оставался всего лишь записью на магнитофонной ленте. Без ненависти, без боли, без жизни.
— Я его верну, — завела я старую шарманку. — Все будет хорошо.
— Хорошо уже не будет. Никогда. — Белые босоножки выпали из моего поля зрения, и через секунду звонкие каблучки уже выбивали дробь из больничной аллеи.
— А теперь посмотри мне в глаза, телохранитель, — выдохнул Николай. И мне ничего другого не оставалось, как подчиниться.
Я подняла голову, заранее зная, что увижу на перекроенном презрением и побоями лице. Но почему-то не увидела. То есть лицо я как раз увидела, но чужое. Как будто передо мной стоял совершенно другой человек. Несколько секунд я приходила в себя, а потом поняла, что Чинарова просто побрили. Лишенный густой бороды и спадающих до плеч волос Николай уже не напоминал разухабистого деревенского мужика. Передо мной стоял «конкретный пацан», вернувшийся с беспредельной разборки. А еще…
Непроизвольно сглотнув перекрывший в горло комок, я старательно собрала разбежавшиеся мысли. Теперь многое становилось понятным, в том числе и только что подслушанный разговор. Потому что в больничном халате, с обхватывающей голову повязкой на меня смотрел Пашка Панфилов, неизвестно как успевший вымахать в здорового мужика и постареть на двадцать восемь лет.
Мама дорогая! Где были мои глаза раньше? Как же я могла этого не заметить?! Во всем виновата чертова борода, отпущенная Чинаровым не иначе как для того, чтобы каждый встречный не тыкал в него пальцем и не говорил: «А ты знаешь, что Пашку Панфилова, сынка твоего другана, с тебя словно на ксероксе откатали?»
— И не стыдишься же в глаза смотреть, — продолжал между тем Николай, пылая праведным гневом, и гнев этот теперь был мне понятен. — С рук на руки, говорят, передала пацана этим сукам. Чего молчишь? Была бы ты мужиком, я бы…
Забывшись, он шумно вздохнул, за что и был наказан взорвавшейся в груди болью. Его скрутило и повело в сторону. Пришлось мне срочно подставлять плечо и, сгибаясь под тяжестью стокилограммового тела, тащить Николая к спрятавшейся за кустами скамейке.
— Сначала поправься, как следует, — сиплю я, переводя дух, после занятия тяжелой атлетикой. — Потом будешь из себя крутизну изображать. Скажи лучше, где Панфилова можно найти. Разговор у меня к нему есть.
Вру. Не нужен мне Алексей Панфилов. И говорить нам с ним не о чем — все уже сказано. Но возникшее из ниоткуда чувство опасности заставляет тормошить едва пришедшего в себя Чинарова.
