В ожидании женихов императрица веселилась, предавалась любовным утехам и ждала своего часа. При Анне Иоанновне у нее был свой двор, слишком отличавшийся и по возрасту — все были молодые люди, Елизавете 21 год, Шуваловым по 20 лет, Разумовскому 21 год, Воронцову 16 лет — и по энергичности празднеств, маскарадов, охот и увеселений. Она увлекалась пением и театром.
Елизавете симпатизировали гвардейцы, с которыми она водила тесную компанию, ее считали наследницей Петра, истинно русской принцессой.
Взойдя на престол с помощью этих гвардейцев, лично приняв участие в перевороте, она правила Россией двадцать лет.
Это было знаменательное двадцатилетие, будто бы дуновение петровских времен, по крайней мере так казалось сначала. Елизавета была счастлива своими фаворитами, не только видными мужчинами, но и умелыми правителями, при ней шло крупнейшее строительство самых знаменитых наших дворцов, при ней творил свои чудесные произведения архитектор Растрелли, она поощряла театр и музыку, ее фаворит Шувалов основал Российскую академию художеств и Российский университет, при ней, наконец, раскрылся гений Михайлы Васильевича Ломоносова, пииты Сумароков, Тредиаковский и Херасков слагали первые российские стихи, многое было при ней.
Для нас же важно сказать, что это была российская императрица, женщина необычайной, истинно русской красоты, сумевшая сохранить ее на многие годы.
Ценитель искусств барон Н. Н. Врангель, автор блестящего эссе о «дщери Петровой», описал ее так: ««Всепресветлейшая Елисафет», Всемилостивейшая Государыня, «Венера», женщина с глазами, полными воробьиного соку», богомольная затейница и веселая баловница, ленивая и беспечная, русская во всем Императрица отражает, как зеркало, пряничную красоту пышной середины XVIII века».
Но при этом барон и весьма точно определял ее «слабость» в этом «галантном» европейском веке: «Императрица Елисавета была последней русской Царицей еще в «дореформенном» значении этого слова и, как запоздалый дикий цветок, расцвела среди привозных оранжерейных растений. Вся она является таким цельным и милым нам, ныне уже выродившимся, славным типом русского характера, что все, кому дороги национальные заветы, не могут не любить ее и не восхищаться ею».
Марина Валерьевна Ганичева
НАТАЛЬЯ БОРИСОВНА ДОЛГОРУКАЯ
(1714–1771)
«Он один в сердце моем был...»
Наташа Шереметева, девочка резвая и веселая, была утешением отца и матери и надеждою их в старости. Графу Борису в год ее рождения исполнилось уже 62 года. С 1671 года и до самой смерти своей был он «государевым человеком», состоял всегда на царской службе. Начинал царским стольником, в тридцать лет был пожалован в бояре, в 1686 году ездил с посольством в Речь Посполитую, Австрию, где проявил себя незаурядным и хитрым дипломатом. Потом участвовал в Крымском и Азовском походах. Повидал граф и мир, и всякое иностранное диво. В 1697 году отправил его царь Петр в дальние страны в путешествие — «ради видения мореходных противу неприятелей Креста Святого военных поведений, которые обретаются в Италии, даже до Рима и до Мальтийского ордена». Московского вельможу принимали в Италии с почестями, он побывал в Венеции, его обласкали в Ватикане и принял папа римский. Потом проехал он через Сицилию и Неаполь и попал на Мальту, где ему торжественно вручили уникальную награду — алмазный Мальтийский командорский крест. Исполненный военными талантами, он на протяжении десятка лет при Петре командовал русской армией, был фельдмаршалом, героем Северной войны, героем Полтавы. Его боярское происхождение не позволяло ему пользоваться царской любовью, и он не был обласкан Петром, не входил в круг его приближенных. Однако Петр ценил Бориса Петровича за его умение добиваться победы, граф благодаря своей осторожности и обстоятельности никогда не спешил и стремился добиться удачного окончания баталии, только используя большой перевес в силах. Вся жизнь фельдмаршала была подчинена царской воле, Петр мало считался с его болезнями и желаниями. Шереметев очень любил Москву, но приходилось много времени проводить в новой столице, он умер в Москве и просил по завещанию похоронить свои останки в Киево-Печерской лавре. Но и последнее его желание не было исполнено. Петр исходя из своих соображений приказал похоронить фельдмаршала в некрополе Александро-Невской лавры.
