Я посмотрел на его крупные руки и кивнул, глядя в черные, уходящие куда-то внутрь себя глаза. Он продолжал:
— Шесть лет назад я дал Юджину Дрейеру свободный заказ на три картины Мантеньи[5] — две небольшие и одну побольше. Цена их колебалась около ста шестидесяти тысяч долларов. Картины находились во Франции. Мистер Чейпин в это время случайно оказался в Европе, я написал ему письмо с просьбой взглянуть на эти картины. После получения его положительного отзыва я их купил. Вы, вероятно, знаете, что Пол Чейпин лет десять пробовал стать художником. Он вкладывал в свои картины много эмоций, но у него была неуверенная кисть и отсутствовало чувство формы. Это было любопытно, но не более того. Я слышал, что он нашел свое призвание в литературе — не знаю, я не читаю романов.
Картины прибыли в то время, когда я был завален работой, и мне было не до внимательного их осмотра. Я получил их и расплатился. Но они так никогда и не принесли мне радости. Время от времени я пытался ощутить духовную близость с этими картинами, но они всегда отталкивали меня каким-то недостатком деликатности, какой-то шершавостью, которая мне мешала и раздражала меня. Вначале я абсолютно не подозревал, что это могла быть подделка, просто я не ощущал с ними духовной близости. Однако затем отдельные замечания людей, знающих толк в живописи, пробудили во мне подозрения. В ноябре, два месяца тому назад, в Штаты приехал с визитом Энрико Сантини, который разбирается в Мантенье, как я в людских внутренностях. Я попросил его взглянуть на мои картины, и он определил, что это подделки. Он даже сказал, что знает их происхождение. Их написал некий талантливый фальсификатор из Парижа, причем совершенно исключено, чтобы хоть какой-то порядочный торговец мог продать их bona fide[6].
Как мне кажется, именно пять лет неприятия этих картин, более чем что-либо иное, стали причиной того, что я поступил с Дрейером так, как я с ним поступил. Обычно в своих выводах я не слишком решителен и не готов поступать достаточно твердо, но в данном случае я не колебался ни минуты. Я заявил Юджину, что намерен вернуть ему картины и требую немедленного возврата денег. Он сказал, что денег у него нет, и я знал, что это правда, потому что за последний год я несколько раз одалживал ему значительные суммы, чтобы он мог свести концы с концами. Тем не менее я настаивал на том, что ему придется раздобыть деньги или же принять на себя все вытекающие последствия. Подозреваю, что в конце концов я снова смягчился бы и, как обычно, согласился бы на какой-нибудь компромисс, но, к несчастью, — такой уж у меня характер — время от времени на меня что-то находит, и я проявляю настоящую непоколебимость как раз в тот момент, когда, собственно говоря, готов уже отказаться от своего решения. И тоже к несчастью, мистеру Сантини нужно было уже возвращаться в Италию. А Юджин настаивал на беседе с ним, что, конечно, было блефом.
