Так кто же разослал эти предупреждения, если не он? Об этом он не имеет ни малейшего понятия. Несомненно, это мог бы сделать любой, кто знал о том давнем несчастном случае и узнал о нынешнем. И до тех пор, пока они не обнаружат чего-то такого, что направило бы их подозрения в конкретном направлении, любое предположение одинаково приемлемо, и одно и другое. Правда, кое-что можно было бы узнать по штемпелю, или же конверту, или бумаге, или типу шрифта пишущей машинки. Возможно, лучше всего было бы заняться поисками именно пишущей машинки. Делегация в составе трех членов, посетившая Пола в его квартире на Перри-стрит, сидела с ним в маленькой комнате, служившей ему кабинетом. Давая им свои полезные советы, он встал, доковылял к своей пишущей машинке, похлопал по ней рукой и улыбнулся им: «Уверен, что эта позорная халтура написана совсем не на этой машинке, разве что один из вас, коллеги, пробрался сюда и воспользовался ею, пока я отвернулся». Николас Кейбот хладнокровно подошел, вставил в машинку лист бумаги, отстукал пару строчек, сунул бумагу в карман и забрал ее с собой. Однако последующий анализ показал, что Чейпин был прав. После того как делегация представила остальным свой отчет, состоялась оживленная дискуссия, но затем прошло несколько недель, и дело постепенно начало забываться. Большинству из них стало даже стыдно, постепенно они поверили, что кто-то сыграл с ними дурацкую шутку, и тем более полагали своей обязанностью поддерживать с Чейпином дружеские контакты. Насколько было известно тем шестерым, с которыми я побеседовал, никто из них даже не упомянул при нем об этом случае.
Все это я в основных чертах изложил Вульфу во вторник вечером. Он заметил:
— Таким образом, смерть судьи Гаррисона, человека, который в своем высокомерии был убежден, что в состоянии победить хаос, была экспромтом, то ли по воле судьбы, то ли по вине Пола Чейпина. Оставим ее, она может нас только запутать, мы и без нее ничего не упустим. Если бы мистер Чейпин удовольствовался смертью этого человека и не пытался продолжать свое дело, он вполне мог бы считать, что ему удалось отомстить, не подвергая себя при этом какой-либо опасности — пока. Однако его подвело излишнее самомнение. Он состряпал угрожающее письмо и разослал его всем и вся. А это оказалось небезопасно.
— Вы в этом убеждены?
— Убежден в чем?
— Что эти письма разослал именно он.
— А разве я сказал недостаточно ясно?
— Да нет, ясно. Вы уж меня простите, что я такой уродился.
