— И ты не видел, как я махала шляпой?
— Нет.
Я понимала, что это вранье, да еще и неумелое, но цепляться к нему не стала. Руди нервно переминался с ноги на ногу, и я спросила, чем он занимался весь день.
— По Эрмитажу ходил, — ответил он.
— Зачем?
— Смотрел картины. Ваша мама говорит, что танцовщик должен быть и художником тоже.
— Вот как?
— Да.
— И что еще она тебе говорила?
— Что неплохо быть также и музыкантом.
— А о том, что танцовщик должен уметь правильно рассчитывать время, она не упоминала?
Он пожал плечами и спросил:
— У вас есть пианино?
Глаза его на миг стали озорными, и я с трудом сдержала улыбку.
— Нет, — ответила я.
И тут с четвертого этажа к нам приплыла еще одна нота, а следом кто-то заиграл Бетховена, и очень хорошо заиграл. Лицо Руди посветлело, он сказал, что, может быть, ему удастся познакомиться с хозяином этого инструмента, добиться, чтобы тот позволил ему заниматься музыкой.
— Не думаю, — ответила я.
По лестнице он, несмотря на чемодан, поднимался, перепрыгивая через ступеньки. В комнате я усадила его за стол и поставила перед ним успевший остыть ужин.
— Вы готовите лучше, чем ваша мама, — сказал он, попробовав еду.
Я налила себе вина и тоже присела за стол. Руди одарил меня быстрой улыбкой и занялся едой.
— Так ты хочешь стать артистом балета? — спросила я.
— Я хочу научиться танцевать лучше, чем сейчас, — ответил он. И сковырнул ногтем большого пальца налипший на зуб кусочек капустного листа.
Он казался таким юным, полным жизни, наивным. Когда края его губ приподнимались в улыбке, лицо Руди почему-то становилось печальным, хотя никакой печали в этом юноше не ощущалось. Чем дольше я вглядывалась в него, тем более необычными представлялись мне его глаза — огромные, диковатые, они казались самостоятельными существами, которые едва ли не случайно поселились на лице и сейчас обшаривали комнату. Вот они зацепились за мои пластинки, и Руди попросил поставить Баха. Я поставила, негромко, и, пока он ел, музыка словно проливалась сквозь него.
— Спать будешь на кушетке, — сказала я. — Завтра утром познакомишься с моим мужем. Он рано поднимается.
Руди встал, зевнул, потянулся и подошел к кушетке, оставив на столе грязную тарелку. Я отвернулась, но видела в зеркале, как он разделся до майки и трусов, лег, до подбородка натянул на себя одеяло.
— Мне он понравился, — сказал Руди.
— Кто?
— Город. Понравился.
— Чем же?
— «О, не верьте этому Невскому проспекту! Все обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!» — процитировал он Гоголя, немало меня удивив.
