Твой Франц
Прага, начало сентября 1907 года
Самая любимая,
они у меня забрали чернила и уже спят. Позволь карандашу, чтобы он Тебе писал, чтобы все, что у меня есть, таким образом стало твоей частью. Будь Ты здесь, в этой пустой комнате, где только две мухи сильно шумят под потолком и одна чуть-чуть у окна, я мог бы стать Тебе совсем близок, и моя голова лежала бы рядом с Твоей.
Но это невозможно вплоть до душевного смятения. Некоторое недомогание, немного жара, некоторая расстроенность из-за ожидания за два дня уложили меня в постель, где я пишу Тебе коротенькое лихорадочное письмо, которое, правда, в это прекрасное воскресенье разорвал на подоконнике, так как у Тебя, бедная, любимая, волнений предостаточно. Не правда ли, Ты проплакала много часов этой ночью, пока я при свете звезд бегал по улицам, чтобы все для Тебя подготовить (днем мне приходится учиться), так что в конце концов безразлично, далеко ли живет-поживает одна улица от другой или — та же провинция. Как много всего вокруг нас. Так как в четверг утром я, разумеется, находился на вокзале, потом в четверг после обеда (поезд приходит не в половине третьего, а только в три и еще опоздал на четверть часа), а Ты дрожала в Трише и потом писала то письмо, которое я получил в пятницу, после чего мне не осталось ничего лучшего, как улечься в постель. Это неплохо, так как я, даже не приподнявшись, вижу с постели бельведер, зеленые склоны.
Теперь, в конце концов, не произошло ничего другого, кроме того, что мы спокойно вытанцовываем кадриль между Прагой и Веной, при которой напыщенные поклоны не слишком подходят друг другу, даже если это так желательно. А напоследок следует еще водить хороводы.
Мне совсем плохо. Я не знаю, что случится. Теперь если встаешь утром и видишь прекрасный день, тогда еще переносимо, но позднее -
Я закрываю глаза и целую Тебя.
Твой Франц
* * *
Прага, 15 сентября 1907
Ты, любимая; в Трише живут замечательно, и потому не следует удивляться по поводу того, что на своем глобусе сегодня я сделал красную отметку примерно в районе Триша. Ведь сегодня дождливо, я снял глобус и так его украсил. В Трише плачут, а раньше не плакали, ходят на вечеринки и не хотят, чтобы их там увидели, носят совершенно мне не известный шелковый пояс, пишут там письмо и не отсылают его. Где пишут это письмо? Вероятно, карандашом, но в замке или на стене, на взгорье? И света в прихожей достаточно, чтобы писать там письмо? Но я не любопытен, любопытство было бы, например, если бы я спешно пожелал бы узнать, с кем танцевала фройляйн Агата. Это было бы нескромно, и Ты оказалась бы права, не ответив мне.
