– Ну и что? – недовольно бросил я.
– Не, ясно, все равно работает, – сказал он. – Ничего страшного. Все уже когда-то было. Я мои иностранные приколы подсмотрел в Нью-Йорке, это ж было модно в девяностые. А ты как дошел до фюрера?
– Кропотливым трудом и германским духом, – ответил я.
Визгюр рассмеялся:
– Беллини права, ты четкий парень. Ладно, увидимся. Тебе вступление какое-то нужно? Ну, там, тему подбросить, прежде чем я тебя представлю?
– Не надо, – ответил я.
– Я так никогда не мог, – сказал Визгюр, – так, совсем без текста. Да меня тогда выкинули б. Но я не особо уважаю импровизацию… Все, жги, старина! Увидимся.
И он покинул комнату.
Вообще-то я рассчитывал на более подробный инструктаж.
– Что мне теперь делать? – спросил я у госпожи Эльке.
– Поглядите только, – рассмеялась она, – фюрер, а не знает, что делать.
– Надменность тут неуместна, – укорил я ее. – Призвание фюрера – быть кормчим, а не следопытом.
Со сдавленным хмыком госпожа Эльке быстро отставила пудреницу из зоны фырканья.
– На этот раз вы меня не поймаете, – сказала она, решив, видимо, окончательно перейти на “вы”. – Смотрите, здесь на экране вы можете следить за передачей. Экраны висят повсюду, и в гардеробе, и в кейтеринге. Дженни заберет вас и проследит, чтобы вы вовремя пришли на выступление.
Передача полностью соответствовала тому, что я о ней слышал (или видел). Визгюр объявлял куски своего телеассорти, после чего шли короткие фильмики, где он сам изображал то поляка, то турка, на все лады высмеивая их ущербность в вымученных водевильчиках. Не Чаплин, конечно, но и слава богу. Публика воспринимала его номера благосклонно, проявляя тем самым, если копнуть поглубже, какую-никакую, но все же политическую сознательность. А значит, мое послание, безусловно, упадет в плодородную почву.
Передача эфира должна была наступить после определенной фразы, которую Визгюр произнес без всякого уважения:
– С комментарием дня выступит Адольф Гитлер.
И я впервые шагнул из-за кулис под слепящий свет прожекторов.
Мне казалось, будто после годов лишений на чужбине я вернулся домой во Дворец спорта. Лицо горело от жара ламп, я вглядывался в молодую публику. Их было, наверное, несколько сотен, а за ними – десятки, сотни тысяч, сидящих перед аппаратами. Именно это – будущее страны, на этих людях я намерен выстроить мою Германию. Меня охватило радостное волнение. Если я когда и сомневался, все исчезло в вихре подготовки. Я привык говорить часами, но сейчас должно хватить пяти минут.
