Далее, иероглиф связан не со звучанием, а со значением слова, то есть графический и звуковой знак при кодировании информации независимы друг от друга. Именно это делает иероглифическое письмо единственным практическим средством фиксации одинаковых смыслов — как для всех диалектов китайского языка, так и для пользующихся китайскими иероглифами японцев, корейцев и, реже, вьетнамцев. Например, иероглиф — Л означает «человек». При этом он в произношении пекинца читается «жэнь», у шанхайца — «нин», у шаньдунца — «инь», у кантонца — «янь», у японца — «хито» (китайское чтение в Японии — «цзин»), у корейца — «сарам», у вьетнамца — «нгэй».
Отсюда для внутренних смысловых связей китайского языка гораздо важнее оказывается не этимология звучащего слова, а этимология иероглифики, наглядного написания того или иного значения. Наиболее ярко это видно на примере классической китайской поэзии. Китайцы дали миру целую плеяду величайших мастеров слова. Китайская поэзия охватила своими чарами умы и сердца разных восточных народов, приобщившихся к китайской цивилизации. Но она остается почти совершенно недоступной иным письменностям и языкам в связи с независимым от звуковой речи характером аналитического обозначения представлений в иероглифическом письме.
Французский писатель Клод Руа пишет: «Все, что идеограмма только подсказывает тонким наброском, штрихом, переводчик должен передать словом. Нам дают наглядный образ, вместилище, переполненное значениями и намеками, акцентированное особенностями языка, а переводчик заменяет его абстрактным словом. Нам показывают живое дерево с могучей кроной, с переплетающимися символами его ветвей, с листвой, зеленеющей недомолвками; переводчик же пытается дать представление обо всем этом при помощи грубо обтесанного столба».
А вот мнение выдающегося русского китаеведа и замечательного переводчика академика В. М. Алексеева:
«Парадокс, но китайская поэзия не имеет связи со слышимой речью, и только у Бо Цзюи иногда достигается этот исключительный эффект, когда стих понятен на слух». И далее: «Всякий перевод китайского литературного текста старинного уклада и так обречен на неуспех в смысле неизбежной упрощенности в переводе неупрощаемого в природе вещей оригинала. Таким образом и до сих пор китайская изящная литература нам недоступна». Иными словами, китайская поэзия не «проговаривается», а «просматривается», она ориентирована на зрительные, а не слуховые ассоциации — вещь не только невозможная, но и не представимая для европейской поэзии.
