— Сколько баллов ты набрала за тест по химии? — спрашивает у меня Лорен.
— Девяносто шесть, — говорю я. — А ты?
Она улыбается.
— Девяносто восемь.
Я кривлю лицо.
— Хвастунья.
— Точно, я училась до посинения. А ты едва открыла книгу. Ты будешь работать сегодня над своим эссе?
— Нет, — я занимаю себя тем, что провожу пальцами по волосам. — Думаю, что сегодня буду тусоваться с Зейном.
Лорен поднимает бровь.
— Снова?
— Ага, — бормочу я беспечно. — Это несерьезно. Он спросил, хочу ли я пиццу на ужин. Должно быть, после мы посмотрим фильм.
Лорен ничего не говорит, но ее карие глаза смотрят осуждающе.
— Что? — говорю я, обороняясь. — Мы просто друзья. А почему бы тебе не присоединиться к нам? Ты сможешь, наконец, познакомиться с ним.
— Не сегодня. После школы у меня репетиторство.
— Тьфу. Мистер Таннер вернулся, или у нас все еще будет вести уроки мистер Дженсен?
Лорен делает глоток своей содовой перед тем, как ответить.
— Дженсен. Мистер Таннер все еще болеет. Думаю, что ему делали операцию.
— Ох, бедняжка, — восклицаю я сочувственно. — Но мне нравится Дженсен. Они просто должны заставить его стать нашим постоянным учителем. Он занимал эту должность дольше Таннера.
— Да, думаю, всем девчонкам это понравится, — Лорен закатывает глаза. — Я рассказывала тебе, что произошло вчера после занятий? Когда я зашла в класс, Кэри Геддес повисла на нем.
— Правда? — мои глаза расширяются. — И что же он сделал?
— Отошел от нее, — она смеется. — Видела бы ты выражение его лица.
— Ну, да, — говорю я, поливая свой тако острым соусом. — Если его когда-нибудь поймают с ученицей, у него будут большие проблемы. Помнишь миссис Альварес?
— Да, но мне все еще интересно, не выдумал ли все это Кейси. Миссис Альварес было шестьдесят лет, и она страдала ревматизмом.
— Точно, — соглашаюсь я, слизывая острый соус с пальца. — Так что, хочешь приехать ко мне после репетиторства?
— Нет, спасибо, — отказывается она. Она кусает свой буррито, а затем вдруг разражается смехом.
Прикрывая рот, она бормочет,
— Я до сих пор не могу поверить, что ты сказала «фуу!».
Даже сейчас я краснею от смущения.
— Я была взволнована. Ты же знаешь, какой я становлюсь.
— Такое могла бы сказать только Толстая Виолетт.
— Я скучаю по ней, — вздыхаю я. — Она была бесстрашной.
— Была. Почему бы тебе не сфотографировать Зейна, чтобы я смогла посмотреть на него?
— Не думаю, что он любит фотографироваться, — говорю я. — Я как-то спросила, почему у него нет никаких фотографий в комнате, а он пробормотал на это что-то невнятное. Знаешь, он совершенно не тщеславен. Я никогда не видела, чтобы он смотрелся в зеркало.
