Я паркуюсь позади дома, в секции для работников. Я счастлива снова пройти сквозь эти стеклянные двери, но все же надеюсь, что не произошло слишком много изменений с того последнего раз, как я была здесь.
Когда я вбегаю внутрь, то сталкиваюсь с Лиз. Она приветствует меня объятиями и сразу начинает вводить в курс дела. Супруги Фриманы умерли с разницей в неделю. Это печально, но не удивительно, и я рада, что они умерли практически в одно время. Я узнаю, что у Джинни был инсульт, и это шокирует меня. Джинни была даже в лучшей форме, чем я, она каждый день занималась плаванием.
— Недавно к нам прибыли два человека, но они довольно самостоятельны, — говорит Лиз. — Ох, и Хейлиз спрашивала вчера, когда вернется ее «цветочек».
— Ой, — говорю я. — Как она?
— Все по-прежнему, — отвечает она, завязывая свои темные волосы в хвост. — Но Ирма сломала себе правое бедро месяц назад, так что теперь ей требуется помощь в полной мере.
— Бедная Ирма.
Мы направляемся в офис для встреч. Все приветствуют меня, обнимая, и расспрашивают о том, как прошли мои каникулы на Гавайях. Но было ли это действительно каникулами, если я работала каждый день в пекарне?
По мнению окружающих, пока ты находишься на Гавайях — ты в отпуске.
Я просматриваю журнал постояльцев, пока проходит наше собрание, чтобы узнать, появились ли новички. После его окончания, я хватаю свою рацию, пейджер и направляюсь в кладовую, чтобы получить коробку с салфетками. Хейлиз всегда нужны салфетки, и она первая в моем списке.
Она уже проснулась, лежит в своей постели.
— Проснись и пой, женщина, — объявляю я, включая свет.
Ее ясные голубые глаза мигают.
— Не мой ли цветочек я слышу?
— Единственный и неповторимый, — я выключаю её кислородный концентратор по пути к кровати. — Доброе утро, красавица.
Хейлиз хмурится, что заставляет ее нежную кожу собраться складочками вокруг рта и глаз.
— Я вот лежу здесь и пытаюсь вспомнить твое имя. Лили, да?
— Близко. Лили зовут мою маму. Я — Виолетт.
— Ах, точно.
Я помогла ей отбросить одеяло и начала долгий процесс поднимания её на ноги. Затем мы начали работать над распутыванием носовой канюли из ее красивых седых волос. Между делом, я рассказываю ей о своем лете на Гавайях и о неожиданной помолвке мамы.
— А чем же занимались Вы? — спрашиваю я, толкая ее инвалидную коляску.
— Ох, да все тем же. Здесь не очень сильно все изменилось, — она устало вздыхает, заправляя в рукав своей ночной рубашки салфетку.
— Никаких оргий? Танцев на столе?
