Под нами расстилалось, постепенно отступая, море тумана. Вот обнажились склоны: тот, по которому мы шли, и тот, что лежал с другой стороны. На первом ярко чернели в белом снегу фигуры обоих наших "водичей" (стреляй — не хочу), на другом — фигуры удалявшихся мусульман. Они уже вышли за пределы нашего огня, но уходили поспешно — 12 человек… Если бы мы остались с сербами, — вряд ли кто-нибудь из нас ушёл от этих стрелков. Стало предельно ясно: если сербы и не сочинили свою разведку как таковую, то уж здесь-то разведчиков не было со времен прошлой войны. Тем не менее, высота была в наших руках. Мы расположились вдоль гребня и стали ждать, когда подойдут броневики. Ждали три с половиной часа, время от времени обстреливая тромблонами лесок на склоне, куда скрылись бежавшие мусульмане. Техника так и не подошла — у гусеничного броневика заклинило управление и другой "бов" на буксире потащил его назад. Сербская пехота после пятиминутной перестрелки также торопливо отошла. Мы долго ждали поддержки, прислушиваясь к шелесту тяжёлых мин, пролетавших над нашей головой, пока не получили, наконец, приказ на отход. На обратном пути колонну обстреляли, но, к счастью, неточно.
Вернувшись с акции, знакомились с двумя новыми ребятами, приехавшими в наше отсутствие. Обоих ждали давно. Дмитрий Чекалин, альпинист-спасатель, воевал в Приднестровье. Отчаянно храбрый, склонный в безрассудному риску, Дмитрий погиб 10 марта 1993 года в бою под Тузлой, подорвав себя гранатой в окружении врагов. Дима "Румын", бывший студент-филолог (также побывавший на Днестре), был его полной противоположностью. Осторожный и осмотрительный (порой — излишне) он, однако, обладал веселым оптимизмом, привлекавшим к нему всеобщую симпатию. Хорошие приятели, Чекалин и "Румын" постоянно устраивали шутливые многочасовые споры, слушать которые без улыбки было просто невозможно. Несколько дней после операции 24 числа прошло в ожидании. С одной стороны, ждали новой атаки на Джанкичи, обещанной сербами. С другой, — ожидали прибытия пятидесяти казаков, набранных Ильёй И. в Москве. И вот, 27-го, в Вышеград прибыла первые трое из казачьей "сотни". Они с первого же дня поселились отдельно от нас, так как, по соглашению, казаки должны были представлять собой отдельное подразделение. Отличие было хотя бы в том, что мы, приезжая в Боснию, вообще не ожидали, что нам будут сколько-нибудь платить (тем не менее, мы получали по 100–150 дойчмарок в месяц), а казаки договорились заранее на 350 марок. Кроме того, мы ожидали, что казаки каким-то боком вольются к нам в отряд. Но вербовщик, некий Александр "Загребов" (по собственному признанию, бывший лейтенант-особист Советской Армии), смотрел на нас иначе, как на неких "конкурентов", что привело впоследствии к целому ряду столкновений и неурядиц.
