В спор вмешивается высшая сила. Появляется вестник Юпитера и толкователь воли богов Меркурий. Он обращается торжественно к ослу: «Я, оделивши тебя разными дарами и милостями, ныне полновластно приказываю, назначаю и утверждаю тебя главным академиком и догматиком с тем, чтобы ты мог всюду ходить и везде обитать и чтобы никто не мог указать тебе на дверь, или как-либо оскорбить тебя, или как-либо препятствовать тебе. Поэтому входи, куда тебе понравится…
Так что — говори среди акустиков; соображай и размышляй среди математиков; спорь, спрашивай, учи, разъясняй и определяй среди физиков; бывай у всех, обсуждай со всеми, вступай в братство, объединяйся, сливайся со всеми, властвуй над всеми, будь всем».
Осел: «Вы его поняли?»
Обезьяна: «Мы не глухие».
Смысл этого отрывка ясен. Главным догматиком назначен свыше осел. Кто мог господствовать над акустиками, математиками, физиками, над всеми учеными? Философ, но более того — теолог, богослов. Именно богословам в те времена было предоставлено право решать, какая из научных идей соответствует религиозным догмам, а какая им противоречит. И в этом последнем случае, как бы убедительно ни доказывалась истина, ее следовало признать ложью. Догматическая богословская философия признавалась «наукой наук». Богословские факультеты университетов пользовались особыми привилегиями.
Ради чего отвергались даже убедительно доказанные идеи и утверждались сомнительные, а то и явно ложные «истины»? Церковники утверждали, что ради высшего блага человека, ради счастья, которое он обретет если не теперь, то много позже, в мире ином. Но Бруно понимал: сами-то проповедники добиваются себе благ сейчас, здесь. Стремятся упрочить свою власть над людьми. А истина… Что им до нее? Они унижают и предают ее. А разве возможно человеческое счастье — храм человеческого благополучия, — воздвигнутый ложью, злобой, жестокостью, лицемерием?
Исторические науки помогают мысленно путешествовать в прошлое. Замечательная машина времени, позволяющая легко преодолевать сотни, тысячи лет и знакомиться с давно минувшими событиями и людьми. Только приходится помнить: мы-то остаемся людьми конца XX века. Нам очень трудно, а то и невозможно видеть прошлое так, каким оно представлялось тогдашним, ушедшим поколениям. Мы осмысливаем его по-своему.
Вот — позднее средневековье. Легко ли вообразить, что тогда многие люди не просто рассуждали об ангелах и демонах, но видели их наяву, общались с ними. Для большинства эти духи были совершенной реальностью.
