По сути дела — правда. Постарался он на славу. Подвел глаза и брови, румянами побаловался. Губы подчеркнул карандашом — растушевал, поддал немного земляничного блеска.
Борис Завянь его трудами превратился в дивно румяного, глазастого и губастого юношу лет двадцати пяти. Из кордебалета.
Когда Завьялов унюхал еще и (реально и невинно!) позабытые духи бухгалтерши Людмилы Константиновны… Его совсем накрыло!
…- А что…?! А что такое?! — Тело-Кеша шустро бегало вокруг дивана. Низкорослый бомж Завьялов пытался зацепить его рукой через спинку, но постоянно промахивался, пару раз падал. — Я выбрал неправильный тональный крем, да?! Помаду?! Тушь?!.. А-а-а, отпустите, вы больно щиплетесь! Чего вы так разозлились?!?!
Минуты через две, запыхавшийся Завьялов, тяжело опираясь руками о колени и глядя на тело-Иннокентия исподлобья, просипел:
— Ты чо…, придурок. Смерти лютой ищешь?
Тело широко развело руками и вздело плечи до ушей:
— Не понимаю. Не понимаю, на что вы взъелись! Я взял вашу косметику без спросу, да? Я что-то…
— Какую мою, лошапед ты стебанутый!! Какую — мою?!?!
— Из тумбочки, — тело-Кеша пугливо вытянуло палец в сторону прихожей.
Кряхтя и охая, "бомж" Завьялов добрел до кресла и рухнул в него древней колодой.
Действительно — чего? Чего он взъелся? Лошапед Иннокентий увидел полный ящик бабского дерьма…, и что подумал?
Подумал, что Боря-Завянь каждый день перед выходом из дома марафет наводит. Земляничным блеском губы мажет. Тем белее: гонялся Завянь за собственным телом с зеленой тонизирующей масочкой на бомжатской харе.
Умора. Заснять на камеру — вся банда со смеху подохнет.
— Ты хотя бы брови мне не выщипывал? — хмуро разглядывая размалеванный "кордебалет", поинтересовался Боря.
— Ой, — прижал ладошку к груди Иннокентий. — Забыл. Мне надо было вам, Борис Михайлович, оформить брови?!
До гостиной доносились звуки: под душем прополаскивался и отфыркивался Иннокентий в чужом теле. Завянь его предупредил, что ежели по возвращению из душевой кабинки учует хоть чуточку богатых духов бухгалтерши Людмилы Константиновны — покончит его жизнь своим самоубийством.
Тело старалось. Отмывалось.
Завьялов потуже запахнулся в халат — отмытое бомжеское туловище подмерзало. Погоревал о том, что в шикарном салоне Аркадия Генриховича не было отдела домашней одежды. Халат — великоват, в подмышки поддувает… Завянь вообще халатами практически не пользовался. Ходил после душа голышом или, на крайняк, полотенце на бедра наматывал… А тут даже о капюшоне на лысой черепушке помечтал…
