- Ах, вот как ты запел? Жертву фашизма из себя строишь? Я тебе покажу кузькину мать! Ты мне все расскажешь, как вы хотели устроить мировой заговор сионизма, сучье вымя! Будешь говорить, паскуда?
- Буду, - зло ответил я. - Но заявляю, что ни в каком сионистском заговоре я не участвовал!
- А в каком участвовал?
- Ни в каком!
- Сколько тебе заплатили, Иуда? - вопросы следователя, который кружился вокруг меня как шмель, сыпались на меня.
- Кто заплатил?
- Твои друзья из белых эмигрантов!
- У меня нет среди них друзей.
- Врешь, тварь! Все это наглая ложь!
- Не согласен! - я твердо сдерживаю свои позиции и атаки следователя наталкиваются на стену защиты, выстроенной мной.
- Будешь сознаваться что ты китайский шпион?
- Не буду! Я невиновен!
Лейтенант вызвал конвой. Приказал:
- В камеру!
Я обрадовался передышке.
- Руки за спину! - скомандовал конвоир. - Марш!
Едва я переступил порог камеры, и за моей спиной захлопнулась железная дверь, все воззрились на меня с немым вопросом.
- Следователь покричал на меня, потом отправил обратно, - сообщил я, присаживаясь на нары.
Только я присел, дверь камеры снова издала металлический скрежет.
- Рабер, на выход! - прозвучала команда.
Я хотел возразить, что я только что вернулся с допроса, но сразу понял, что здесь такие протесты не принимаются и спорить глупо, снова вышел из камеры. Шагая по продолу[7] я гадал, куда меня поведут в этот раз, но как не странно, меня снова привели в кабинет, который я покинул десять минут назад.
В этот раз лейтенант мелкого роста был не один. Рядом находились два охранника мрачного вида с тупым безразличием на своих фотографических карточках. Они смотрели на меня, как баран на новые ворота. Никакого другого сравнения, достойного их я не могу привести.
- Будешь сознаваться, изменник? - сразу закричал следователь, едва я очутился в его комнате.
- Я не изменник! - убежденно и твердо заявил я. - Вы нарушаете права человека! Я даже не услышал обвинение, в причине моего задержания!
- Он еще и хамит! - взвизгнул следователь. - Сейчас узнаешь, где раки зимуют!
Не буду описывать во всех подробностях сцену, которая произошла дальше. Скажу только, что в течение пятнадцати минут меня осыпали градом ударов руками и ногами. Больше ногами. Я, наверное, мог посоперничать с мячом в футбольном первенстве между двумя командами. С трудом помню, как меня втащили в мою камеру и бросили там на пол. Смутно запомнилось, как сокамерники уложили меня на шконку и прикладывали мокрое полотенце к синякам на моем лице и обтирали с него кровь.
