Словом, говорить, что в эволюции заключается какой-либо смысл, так же нелепо, как говорить о смысле броуновского движения[7]. История жизни на Земле не есть даже канализация, созданная случаем (самое большее ее можно назвать болотистым разливом). Между причудливым узором жилок на мраморном столике кафе и структурой лошади, отвозящей рысью отдельный омнибус с поезда в 20 часов 15 минут, нет решительно никакой разницы. Куда девался пылкий и спортивный взгляд дарвинистов, который человек 1890 года мог еще бросать на живые существа?
* * *
Такова была все эти дни главная тема моих разговоров с самим собою. И теперь я еще не могу вспомнить о Ф*** без того, чтобы перед моими глазами не появился кусок земной поверхности, на котором в качестве нелепых сгустков произрастают бок-о-бок куст боярышника, корова, нотариус.
Я не занимался этими размышлениями, как ученик занимается уроками. Я не смотрел на соседей свысока, говоря себе, что во всем отеле я единственный мыслящий человек. Все это совершалось очень непринужденно и даже с некоторым простодушием. Я не гулял по Ф*** с философским выражением лица. Я размышлял последовательнее, чем обыкновенно, и, может быть, больше углублялся в суть вещей, потому что мне нечего было делать. И так как мои мысли прекрасно умели делить со мной мои досуги, я им оказывал радушный прием, как только они появлялись. Занимали ли они меня настолько, чтобы их можно было считать навязчивыми? Самое большее они вызывали во мне временами легкое опьянение, вполне гармонировавшее с садом казино, террасой пустынного кафе или с рядом «роскошных» магазинов, половина которых была заколочена.
Чтобы быть вполне искренним, нужно еще добавить, что удовольствие, которое доставляла эта игра ума, таило в себе какое-то более глухое чувство. Эти мысли не только развлекали меня. Они трогали меня и, быть может, даже глубже, чем я хотел бы признаться. Я был точь-в-точь как те люди, у которых нет никаких причин жаловаться на свою судьбу — и, действительно, лицо у них улыбающееся, — но которым мысль о громадном, лично их не касающемся несчастье, например, о проигранной их страной войне, мешает быть вполне счастливыми.
Приезжая в Ф***, я думал, что мне уж не придется больше переживать крушение иллюзий. Но я забыл о только что упомянутых. Вера и идеализм умеют укрываться в самых неожиданных уголках. Чтобы бодро перенести мысль о бесплодии вселенной, я чувствовал потребность представлять себе мир живых существ в виде немножечко более зеленого пятна на ней, чуточку более зеленого. Если бы мне это сказали за шесть месяцев перед тем, я был бы очень удивлен. Как догадаться, что та или другая теория изменений живых существ может влиять на вашу бодрость?
