— Я тут подумала — а может, ты можешь… — нерешительно начала Бруни.
— Что я могу? — Он отодвинул полотенце от лица и хмуро взглянул на нее.
— Ну, машину водить… вместо Дитриха. — Процесс вытирания возобновился. — А когда мы вернемся из Франции, я сразу найму шофера, — заторопилась она, чтобы он не успел возразить. — Ты же все равно со мной всюду ездишь — так что тебе стоит заодно и машину вести?!
— Ладно, повожу пока, — перебил Филипп. — Дай трусы, за твоей спиной висят.
— До семнадцатого июля совсем немного осталось, — подавая требуемое, добавила она еще один аргумент. — Ты и не заметишь, как время пролетит!
А время действительно летело незаметно. Ко всем прочим хлопотам Бруни добавилась еще одна: круиз.
Куда плыть?! Хочется и в Марсель попасть, и в Гибралтар, и в Барселону — а в голове вертятся еще и еще заманчивые названия: Корфу, Неаполь, Мальта… Вот и выходит, что три недели — это совсем мало.
А приглашать кого? Иви — это само собой, а еще кого? Хочется же, чтобы весело было и никто никому настроение не портил!
На яхте четыре двухместных каюты и четыре одноместных (с широкими кроватями, так что и для парочки сгодится) — значит, пригласить можно человек двенадцать-пятнадцать. Сама Бруни, по праву хозяйки, собиралась занять мастер-каюту — с широченной кроватью, окнами на обе стороны и джакузи.
После того как список гостей был начерно составлен, выяснилось, что в своих расчетах она напрочь забыла о Филиппе, который тоже претендовал на одноместную каюту. На ее робкое замечание: почему бы ему не пожить, скажем, в одной каюте с капитаном, он, хмыкнув, заявил: «Еще не хватало!».
Пришлось все переделывать…
Эрика — та самая, из парижского журнала — оказалась человеком дела. Она позвонила в начале июля и напросилась в гости — ходила по дому, ахала и восхищалась. Спрашивала, откуда Бруни черпает идеи и не собирается ли предлагать свои изделия какой-нибудь галерее искусств или организовывать персональную выставку.
Через несколько дней она снова приехала, на этот раз с фотографом. Тот сделал добрую сотню снимков — и интерьеров, и мастерской, и самой Бруни.
Под конец Бруни показала им «выставку цветов». Так она называла несколько ящиков, разгороженных на ячейки, где на мягкой поролоновой подкладке лежали стеклянные цветы — большие и маленькие, простенькие и вычурные; как две капли воды похожие на настоящие — и фантастические, каких не встретишь в живой природе. Она делала их в разное время, и как наброски к будущим работам, и просто под настроение; некоторые потом превращала в брошки и заколки, или, прикрепив к стеблю, ставила в вазу — а некоторые так и лежали, дожидаясь своего часа.
