Кому какое дело, что спать ему тогда удавалось хорошо если по три-четыре часа за сутки!
— …Конечно, проще умчаться за тридевять земель, чем растить собственную дочь! А на самом деле это все твой эгоизм и нежелание брать на себя какую бы то ни было ответственность!..
Лет в шесть Филипп всерьез задумывался над тем, как бы подложить сестре под кровать бомбу. Спасло Эдну тогда лишь отсутствие у него необходимых технических средств.
С раннего детства она была им недовольна — всегда, что бы он ни говорил и ни делал. Иногда ему казалось, что Эдна так и родилась старой брюзгой. Но, несмотря на это, она сумела дважды побывать замужем. Оба раза — за людьми намного старше себя, и оба раза через несколько лет после замужества становилась безутешной вдовой, чуть более богатой, чем была до брака. Как Филипп подозревал, обоих мужей она загнала в могилу неустанными попреками.
Теплых чувств он к сестре не питал, но до сих пор был благодарен ей за то, что, когда случилось несчастье с Линнет, она, бросив все дела, приехала в Бостон, чтобы помочь ему с ребенком. Тогда еще была надежда, что Линнет вот-вот придет в себя. Потом, когда стало ясно, что на это нельзя рассчитывать, Эдна предложила взять маленькую Линни к себе.
И Филипп согласился, понимая, что одному ему с ребенком не справиться — придется нанимать какого-то чужого, постороннего человека. Да и для Линни куда лучше расти в пригороде Спрингфилда, в доме с зеленой лужайкой, чем в центре Бостона, в квартире, где весь второй этаж был отдан под студию…
Поженившись, они с Линнет не стали искать другое жилье — ей нравилось это место, она говорила: «Здесь хорошо работается». И прожили они там вместе два года — два счастливых года, пролетевших, как один день.
Линнет нравилось это место, она говорила: «Здесь хорошо работается».
По вечерам Филипп приходил домой и еще с улицы видел, что в окнах студии горит свет. Открывал дверь, поднимался туда и заставал Линнет у мольберта, с кистью, деревянный кончик которой уже махрился — так часто она покусывала его, сама того не замечая.
Она оборачивалась, коротко улыбалась ему, словно хотела сказать: «Да, я вижу тебя, но не хочу отвлекаться», а вслух бормотала: «Ты уже? Я сейчас!» Он спускался вниз, переодевался, наливал себе коктейль и снова шел наверх. И тихонько садился где-нибудь в уголке.
Иногда это продолжалось час, иногда — несколько минут, но наконец Линнет откладывала в сторону кисть и поворачивалась к нему. Улыбалась уже по-настоящему, говорила: «Ну вот, на сегодня все. Пойдем ужинать?»
