Лоинас так и не вышел. Направляюсь к оврагу, который мы пересекли, когда ехали с Испанцем. Может, Лоинас ничего не слыхал? Я шагаю по дороге, дом словно бы отступает, все больше открывается пространство за ним. Скоро станет видно Лоинаса и бычка. Я уже дошел до оврага, но все еще не вижу их. Поворачиваю голову. Вот теперь вижу. Лоинас режет мясо на распластанной шкуре. Голова бычка уже отделена от туши. Белая голова с черными глазами и черными рогами. Стоит на земле, будто выглядывает из ямы. Теперь она хорошо видна. И хорошо видны закатившиеся черные глаза. А потом я больше ничего не вижу. Пробираюсь через кусты, спускаюсь в овраг.
Мордобой был парень толстый, медлительный, молчаливый. Ходил переваливаясь, широкий в плечах, сильный; удар его был страшен. Рыбешка — высокий, веснушчатый, с выцветшими светлыми волосами, длинные его руки болтались на ходу. Глаза у Рыбешки большие, широко расставленные. Может быть, за это и прозвали его Рыбешкой, крупная голова и вытаращенные, ничего не выражающие глаза напоминали речную рыбку или даже головастика. Ну а Колдунчик был маленький, хрупкий, личико худенькое, нос торчком, на голове — целая шапка спутанных красновато-коричневых жестких волос.
И еще был Сандокан. Сандокан — мой друг. Худой, но весь сплетенный из мускулов. Ловчее и проворнее всех взбирался он на деревья. Чище всех выполнял упражнения на кольцах и параллельных брусьях. Знал все удары, все запрещенные приемы, неизменно побеждал в драке. И конечно, Сандокан замечательно стрелял из рогатки. С тридцати метров попадал он в щурка на вершине американской сливы или в скворца, бродившего по лугу. Натягивал до предела резинку так, что она становилась совсем тонкой, в одной руке держал рогатку, другой придерживал камешек, завернутый в кусочек кожи. Щелчок, жужжанье камня, и мертвая птица комком взъерошенных перьев лежит на земле. Мы прозвали его Сандоканом, потому что, на наш взгляд, он был подобен героям — пиратам и охотникам за черепами с островов Зондского пролива, об их увлекательных приключениях мы часами, очарованные, читали вслух мягкими теплыми вечерами.
Были и еще мальчишки, но не стоит перечислять их. Всего пятнадцать или двадцать человек; мы носились по заднему двору, по внутренним дворикам, по галереям старого полу развалившегося дома, где помещалась муниципальная школа нашего городка.
И был учитель, бакалавр Гонсалес. Большей частью он сидел у окошка, глядел сквозь решетчатые ставни на улицу или читал маленькие желтые книжечки, а мы в это время гоняли с гиканьем по всему запертому дому.
