– И что ей померещилось? – удивился Цукатов. – Нормальный, чёрт дери, мужик.
– Здогов, как козлоногий Пан, – согласился Челноков. – Хотя, если подумать, все мы немного больны. Вот китайцы – они у медведя шкугу не бегут. Им желчный пузыгь нужен… э-э… и зачем-то лапы. Затейливый нагод. Кстати, знаете, почему в наших кгаях нет китайских кладбищ?
– Вы говорили уже – они в своих ресторанах людей покойниками кормят. – Обычно Цукатов тактично выслушивал истории Челнокова по нескольку раз, но сейчас решил не деликатничать. – Самой бы Лере нервы подлечить. Я раз на кафедру с собакой пришёл, она так перепугалась – чуть на стол не вскочила.
– Женщины вообще гогаздо больше мужчин боятся собак, – обобщил Челноков. – Потому что собаки дают им повод: ведь в духа́х женщин – кошки.
Три недели спустя Цукатов, только что вернувшись с Вологодчины, где пропадал кряду несколько дней, рассказывал в кабинете Челнокову историю медвежьей охоты. Рассказ был красочен, многофигурен, эпичен и невероятен, как «Илиада». Вот его телеграфная фабула. К берлоге подошли на лыжах. Цукатов встал за елью, от лаза в дюжине шагов. За ним неподалёку егерь с двумя лайками на поводке. Генерал тихонько пошёл вокруг берлоги посолонь, влево, чтобы место осмотреть, – медведь, если его сразу не убить, как только он на собак бросится, всегда бежит от лаза посолонь. Генерал, значит, ушёл, а Цукатов снял лыжи и принялся осторожно обтаптывать снег – стоять у берлоги надо крепко, чувствуя под ногами землю. Но медведь их, видно, загодя услышал – чутко спал, – хотя охотники шли тихо и против ветра. Егерь ещё собак не спустил, а медведь как выскочит – здоровый, лохматый, голову к земле пригнул, грудь закрыта… Тут если и выстрелишь – с первой пули не убьёшь, а у Цукатова на ружье и курки не взведены… Хорошо, медведь не прямо на них с егерем ломанул, а по лыжне кинулся вслед генералу. Егерь сразу собак спустил, да и Цукатов наконец пальнул, но уже в угон. Потом, как выяснили, в самый зад жаканом уязвил зверя. Тут и лайки подскочили – давай его цапать за ляжки… Косолапый разъярился. Ну и генерал не оплошал. В итоге меткий выстрел остался за ним. Цукатов привёз медвежатины, а шкура в качестве трофея по праву отошла стрелку.
Челноков слушал жадно. Впоследствии он из чужих историй складывал свои и пересказывал в иных компаниях – уже как случаи из собственного опыта. Такой характер.
За окном всё вновь было бело, и только чёрная вода Мойки по-прежнему не давалась зиме в ледяные лапы. Замело снегом крыши. Запорошило крылышки Гермесова кадуцея на шпиле торгового дома и стеклянный купол атриума. Но Исаакий и игла Адмиралтейства сияли неугасимо золотом в серых небесах.
