Да, болен. Ещё недавно был крепок и красив, как каслинский чугун, а тут – нате вам… Теперь всё чаще без видимой причины меня одолевают сонливость и, как следствие, – рассеянность. Иной раз, выходя из дома, не запираю дверь и, возвращаясь, удивляюсь – открыто. А ведь, казалось, как обычно, проворачивал ключ, и угодливая память выдаёт фантомное воспоминание – клацанье механизма в замке. Иногда забываю запирать, входя: просыпаюсь – дверь настежь. Странные симптомы. И ещё: общество людей – тяготит, одиночество – манит. На телефонные звонки отвечаю через раз. Точнее, через четыре на пятый – так примерно. Возможно, виной всему укус какой-нибудь диковинной мухи. Или неведомый паразит залез в моё нутро иным путём, и – трах-тибидох – самозахват. Я слышал, эти твари умеют ловко управлять хозяином, как опытный погонщик ездовым скотом. Завладевшая мной дрянь заставляет говорить невпопад, мешает следить за чужой мыслью, велит забывать сдачу в магазине…
Сейчас уже не скажешь точно, когда это началось, когда я впервые почувствовал в себе жало недуга. Время слипается в голове в одно вязкое
всегда, где нет места календарю, временам года, памятным датам и разнице между понедельником и четвергом. Что было раньше – университет или школа? Первая сигарета или утро на хозяйственном дворе зоопарка, где я – школьник, член исторического кружка при Дворце пионеров – с любопытством наблюдал, как в порядке научного опыта три почтенные археологини пытаются разделать каменными палеолитическими орудиями тушу умершего слона? Что было сначала – старик из Костёнок рассказывал мне, как зимой в войну блиндажи на передовой утепляли трупами немецких солдат, или самарский удильщик, рисуя былое изобилие Волги, врал, что в прибрежных сёлах печи топили сушёной рыбой? Я ездил в Алтын-Эмель три месяца назад, в апреле, или это было в тот год, когда мы с Мариной плавали на кораблике по зеленоватому Майну, на гладь которого падали первые жёлтые листья? И когда от меня ушла Марина – в далёкую морозную зиму (в городских подъездах лопались чугунные батареи, разорванные обратившейся в лёд водой), или это случилось неделю назад, под пляску тополиного пуха, завитого ветром в пушистые вьюны? Всё смешалось в одной круговерти – время, лица, предметы, пространство… Так катаешь в детстве по первому снегу ком для снеговика, и в него залипают прелые листья, песок, трава…
Что-то разладилось в моём королевстве. Нина, Захар и эта глина… Я был как струна, рассекающая мягкий сыр жизни, – теперь запах тлена и ужас небытия мерещатся повсюду. Словно Бог оставил меня. Оставил всех – дал в руки зажигалку, а огонь в сердцах задул. И лёгкость ушла, и все вокруг как-то сразу стали старыми – трачеными людьми, подержанными телами. И в речах закишели мёртвые слова. И
