— Дело, начатое вами, велико и похвально.
Сумароков благодарным кивком ответил на похвалу Радищева. Его охватило желание раскрыть свою душу перед новым другом, завоевавшим с первой встречи его расположение, и он начал рассказывать о себе.
Три года назад, будучи в гвардии, Сумароков, шутя, искусно нарисовал сторублёвую ассигнацию, которую его вахмистр Куницкий сбыл купцу. Шутка окончилась плохо. Купец возбудил дело, и Сумароков, лишённый чинов и дворянского звания, вместе с вахмистром был сослан в Тобольскую губернию.
— Судьба играет людьми, — сказал Радищев.
Сумароков, пытаясь узнать подробнее о ссылке Радищева, осторожно спросил, какая злая сила закинула его в Сибирь.
— У каждого свой рок на челе начертан, Панкратий Платонович, — неопределённо ответил Радищев и отвёл разговор в сторону, умолчав до времени о себе.
Хозяин понял, что гостю было или тяжело говорить об этом, или он из осторожности не желал откровенничать с ним. То и другое не обидело Сумарокова. Он знал, как трудно на первых порах открывать себя людям, и заговорил о другом.
— Днями душит скука, размахнулся бы как в полку — удаль свою показал. Нельзя, на виду у всех…
Он чем-то напоминал Радищеву лейпцигского друга Андрея Рубановского. Тот также любил показать свою безудержную удаль и частенько говаривал: «Человек создан для блаженства, и это блаженство в нас самих».
Радищев доверчиво обронил:
— Моё положение куда хуже, душа скорбит.
Панкратий Платонович возбуждённо зашагал по кабинету.
— Не печалуйтесь, Александр Николаевич. На земле надлежит быть земному.
В годы своей молодости Радищев говаривал так же, а ныне горести и печали умалили его силы и смирили многие желания. Он оставлял гостеприимный дом с чувством зарождающейся дружбы к хозяину. Александр Николаевич убеждался, что скрытые благородные порывы Панкратия Сумарокова в иной обстановке проявились бы по-иному. Он снова сравнил Сумарокова с Андреем Рубановским. Бесшабашный к себе, тот рассуждал, что на земле живёт лишь один раз.
Но не только удальство напоминало об их сходстве. Было что-то другое, сближающее столь далёких друг другу людей. Радищев понял: то сходство было и в их сестрах. В застенчивой Сумароковой он узнал застенчивость Рубановской, в смелой решимости Натали — готовность пойти на самопожертвование Елизаветы Васильевны, с горячей любовью отдавшей свои силы его детям. Натали последовала за братом в ссылку. Он понимал, как смягчила она своим присутствием участь Панкратия Сумарокова. Та и другая приносили свою молодость в жертву, сознательно следуя зову благородных сердец. И дружеская связь Радищева с Сумароковым стала от этого ещё дороже и значимее.
