Исключая отсутствие автомобилей и одежды, Иль дю Леван ничуть не отличается от остальной французской провинции. Тут не хватает пресной воды, но французы её не пьют, а купаться можно в Средиземном море, после чего покупают на франк пресной воды, с помощью которой смывают морскую соль. Садитесь на поезд в Ницце или в Марселе, сходите в Тулоне, берете билет на автобус до Лаванду, а потом — на катере (час с небольшим) до Иль дю Леван, после чего можете отбросить всякую заботу о своей одежде.
Я обнаружил, что могу покупать вчерашний номер «Геральд Трибюн» в деревне, прямо там же («Аu Minimum», Mme Alexandre")<«До минимума», мадам Александра.">, где я арендовал палатку и другие туристские принадлежности. Провизию я закупал в «La Brise Marine»<«Морской бриз» (фр.)>, а лагерь разбил над La Plage des Grottes<Пляж у гротов (фр.)> возле самой деревушки. Там я и обосновался, давая отдых нервишкам, а глазам — наслаждение местным стриптизом.
Есть люди, которые не считают женщину венцом божественного творения. Они — «выше секса», им следовало бы родиться устрицами. А по мне, приятно смотреть на любую женщину (даже на шоколадных крошек, хоть они меня и отпугивали). Вся разница в том, что на одних смотреть приятно, а на других — очень приятно. Некоторые толстоваты, другие — худощавы, одни молоденькие, другие — постарше. Некоторые выглядят так, будто только что вышли из «Folies Bergeres»<«Фоли Бержер» — одно из известнейший парижских кабаре.>. С одной из таких я познакомился и оказалось, что близок к истине — это была шведка, работавшая «nue»<Актриса стриптиза.> в одном из парижских кабаре. Она со мной практиковалась в английском, я с ней — во французском, она обещала меня накормить настоящим шведским обедом, когда я приеду в Стокгольм, а я готовил ей обеды на спиртовке, мы напивались vin ordinaire<Дешевое местное вино.>, и она требовала, чтобы я рассказал, откуда у меня шрам, так что приходилось что-то выдумывать. Марьятта была прекрасным лекарством для солдатских нервишек, и я огорчился, когда её отпуск истек.
А стриптиз все длился. Спустя три дня после отъезда шведки я сидел на Гротто-бич, облокотясь на скалу, и решал кроссворд, как вдруг почувствовал, что глаза у меня разъезжаются в разные стороны в тщетном усилии оторваться от самой великолепной женщины, какую я когда-либо видел.
Женщина или девушка — не знаю. С первого взгляда я дал ей лет 18-20, но потом, когда взглянул на её лицо вблизи, она показалась мне не то 18-летней, не то 40-летней, а может и 140-летней. Она обладала безупречной красотой, которая не зависела от возраста. Ну, как Елена Прекрасная или Клеопатра. Вполне возможно, что это и была Елена Прекрасная, так как Клеопатрой она быть не могла, это точно — та, как известно, рыжая, а эта яркая натуральная блондинка. Кожа у неё была золотистой, как корочка у свежеподжаренного гренка, причем на теле ни следа от бикини, а волосы на два тона светлее кожи. Они свободно струились по спине восхитительными волнами и, казалось, никогда не знали ножниц.
