В ходе поэтического «концепирования», называния мира возникает «третий род истины», который порой приводит к «полной эмансипации» поэтических форм от «существующих (курсив Г.Ш.) вещей»[207]. Ставшая образом вещь «…теряет свою логическую устойчивость». Образ не есть только «понятие» или только «представление». Он – «…между представлением и понятием»[208].
Эта мысль Г.Г. Шпета по-новому раскрывает положение о неисчерпаемости искусства. Скольжение образа (символа) между двумя сферами наделяет образ свойствами и той и другой. В зависимости от контекста в слове выдвигаются на первый план (становятся «доминантой») признаки понятийного или эмоционально-чувственного ряда. При этом какие-то признаки могут выходить на первый план или, напротив, становиться вторичными. Тем не менее и те и другие значимы.
Опираясь на анализ стихотворного текста, сходные мысли высказывали формалисты. С точки зрения Ю.Н. Тынянова, «второстепенные» признаки значения слова («колеблющиеся признаки») взаимодействуют с основным признаком, порождая особую «тесноту» стихового ряда[209]. Хотя формалисты в лице
В.Б. Шкловского отрицали образную природу искусства, они пришли к тем же выводам, что и Г.Г. Шпет.
В новейшее время литературоведческая герменевтика пошла по пути создания специализированных методик и интерпретационных моделей. Эта работа велась иногда независимо от идей Гадамера (М.М. Бахтин, Д.С. Лихачев и др.), иногда в связи с ними (Г.И. Богин[210] и др.), иногда в известном противопоставлении им (Эрих Дональде, Хирш и др.). Специализация методик – показатель того, что литературная герменевтика выделилась в особую литературоведческую дисциплину[211]. Более того, сейчас ведутся герменевтические исследования на стыке литературоведения и лингвистики. Примером такого применения аналитических средств двух наук может служить фрагмент статьи Г.И. Богина «К онтологии понимания текста», в которой содержится изящный анализ стихотворения Д. Хармса:
Я шел зимою вдоль болота
В галошах, шляпе и очках.
Вдруг по реке пронесся кто-то
На металлических крючках.
Я побежал скорее к речке,
А он бегом пустился в лес,
К ногам приделал две дощечки,
Присел, подпрыгнул и исчез.
И долго я стоял у речки,
И долго думал, сняв очки:
«Какие странные дощечки
И непонятные крючки!»
Г.И. Богин в центр анализа помещает мысль о «другом тексте», заимствованную у Л. Витгенштейна. Этот «другой текст» виден уже в семантизации слов «Я шел зимою вдоль болота» («Человек…двигался пешком по берегу болота, которое по случаю мороза замерзло, а потому и затвердело»). Далее, «…реципиент отрефлектирует опыт использования в речи однородных членов предложения и заметит в стихотворении Хармса» предметную разнородность «…грамматически однородных членов»: Один – «В галошах, в шляпе и очках»; другой – «Присел, подпрыгнул и исчез».
