Пара вернулась в уединенный дом мужа в Баварии, где первым делом барон изменил завещание в пользу своей половины. Ее религиозные воззрения, так же как и сформировавшиеся убеждения, делали невозможным для него продолжать контролировать промышленную империю, занятую производством вооружения. Не имея ни сил, ни желания посвятить последние годы жизни распродаже своего состояния, он просто передал его целиком в руки супруги, дав ей право в случае его смерти делать с ним все, что она сочтет нужным.
Но почтенный джентльмен, скорее всего, не учел — или недооценил — ярость, в которую пришел его расточительный сын. Поняв, что его надеждам пришел конец, что несчетные миллионы уплывают у него из рук, это юное исчадие ада решило предпринять определенные шаги. Сторонник сугубо консервативных взглядов и Новой Германии, он обладал кое-какими связями, которые и пустил в ход. Он обратился к некоторым людям, также никоим образом не желавшим, чтобы иностранный поданный — и тем более женщина! свел на нет действия военной машины кайзера. Молодой человек не только дал карт-бланш на все их Действия, но и оказал помощь. Нам еще предстоит выяснить, как все происходило, но, думаю, он как-то способствовал смерти своего отца...
— Холмс!
Затем ему удалось переправить свою мачеху из Германии и заточить ее в каком-то помещении здесь, в Вене, недалеко от канала. Завещание отца имело силу в двух странах, где были расположены его владения, и молодую вдову теперь побуждали подписать распоряжение в интересах сына. Она отважно отказалась пойти на это. Любовь и религиозные убеждения придавали ей силы, которые помогли справиться и с голодом, и со всеми последовавшими угрозами. Но в одиночном заключении ее рассудок начал сдавать. Тем не менее у нее еще оставались силы задумать и осуществить побег. Но, оказавшись на свободе, она с предельной остротой ощутила безнадежность своего положения. Она не говорила по-немецки, никого тут не знала и была слишком обессилена, чтобы предпринимать какие-то действия. Прыжок с моста показался ей самым простым и легким решением, по проходивший констебль помешал, после чего она и впала в столь беспомощное состояние, которое, доктор, вы так хорошо описали.
Помолчав, он несколько раз затянулся, тактично дав нам время оценить его рассказ.
— А что вы можете сказать о той леди, которую мы видели в опере? — спросил Фрейд, откинувшись на спинку кресла и задумчиво раскуривая свою сигарету.
