– Здесь больше нравится?
– Нравилось бы, если б этот Мун не был с такими заходами и не изводил бы меня все время. Я к этому не привык. Он меня невзлюбил, потому что отдел кадров сунул меня сюда без его ведома. Я сам пошел в отдел кадров и переговорил с завом, сказал, какое у меня образование и что хотел бы попробовать соответствующую работенку. В общем, поговорили по душам. Он оказался отличным парнем, страстный болельщик, а как узнал, что я из «Всеамериканской», его это проняло. Через несколько дней они уволили счетовода со склада – сам Мун согласен, что он никуда не годился, – и отдали мне это место. – Он остановился и открыл старенький седан «шевроле». – А что ты думаешь о Мэрфи? – спрашивает он, уже одной ногой на подножке.
– Что ты имеешь в виду?
Гросс фыркнул.
– Ты видывал, чтоб кто-нибудь больше походил на мексиканца?
– Вообще-то пожалуй.
– И он еще зовет себя Мэрфи! Не знаю, что они смотрят.
– А что такое?
– Как что? Ты же сам сказал, что он вылитый мексиканец.
– Да, – говорю, – ну и что?
– Да ничего, – говорит, влез в кабину, уселся и смотрит на меня с таким невинным видом. – Да, совсем забыл тебе сказать. Это не моя машина; одного парня. Не знаю, когда он выйдет, к тому же он, сдается мне, хотел кого-то подбросить. Так что лучше тебе потопать.
– Ладно, – говорю – и на том спасибо.
– Когда я буду на своей, – говорит он, отъезжая, – я тебя обязательно подброшу.
– Спасибо, – говорю не оборачиваясь.
Я знал, что он смеется, и это взбесило меня. Меня всегда бесит человеческая подлость, даже если она направлена на меня самого. Меня выворачивает от этого.
Только вечером я задумался над тем, что сказал и как это будет передано Мэрфи. А уж в том, что это будет передано, я не сомневался. Так водится: что бы я ни сказал или ни сделал, последствия всегда гнусные. Конечно, можно было бы самому подойти к Мэрфи и сказать, что Гросс вытянул у меня эти слова, но что, если Гросс не собирается доносить об этом Мэрфи? Будет только еще хуже. Мэрфи сунется к Гроссу с моей историей, и меня же позовут в свидетели. Если Гросс признается, я окажусь сплетником, а если скажет, что я вру, что тогда? Не то чтобы я боялся Гросса. Я за свою жизнь столько раз попадал в переплеты и знаю, что физическая боль – это цветочки. Единственное, чего я боялся, – это что он начнет доставать меня, а я не знаю, смогу ли я долго терпеть. Надо держать себя в руках и не расслабляться.
На следующее утро, только я перешел Пасифик и вышел на грязную дорогу, сзади гудит машина. В Сан-Диего гудок редко услышишь, наверное, это запрещено. Оглядываюсь:
