Грофилду слышалась музыка. Каждый раз, когда он отправлялся на очередное дело, она неожиданно возникала в его мозгу и звучала бесконечно долго. Иногда это была какая–нибудь забойная мелодия вроде тех, что часто звучат на улицах Манхэттена. Тогда он явственно слышал звуки ксилофонов и духовых инструментов. Порой мелодия была тихой и полной лиризма.
Вот и сейчас, расположившись на переднем сиденье патрульной машины, Грофилд слышал звучание целого оркестра, который исполнял протяжную мелодию. В его голове эхом отдавались глухие удары турецких барабанов и надрывное пение скрипок.
За рулем машины сидел Паркер. На его голове была фуражка, отобранная у одного из полицейских. Автомат лежал у него в ногах, а портативная рация — на сиденье. Грофилд держал свой карабин в руках, так что приклад упирался ему в колени, а ствол проходил возле его правого уха. Рацию же Грофилд положил на пол возле своих ног.
За ними в другом автомобиле ехали Филлипс, Литлфилд и Кервин. Промчавшись по Колкинс–стрит, обе машины повернули налево и выехали на Реймонд–авеню. Проехав полтора квартала, налетчики увидели большой грузовик. Он стоял у самого тротуара. Ни в его кабине, ни рядом с ним никого не было. Грофилд почувствовал, как темп звучавшей в его мозгу музыки начал стремительно возрастать. Он посмотрел на неподвижное лицо сидевшего за рулем Паркера и тут же успокоился.
Ему вдруг захотелось сказать что–то Паркеру, но что — он так и не придумал. Произнести банальные слова с его стороны было бы глупо — ситуация не та, а сказать что–то дельное он не мог. Поэтому Грофилд решил промолчать.
Через три квартала они свернули на Блейк–стрит. От этого поворота телефонная станция находилась совсем рядом, на углу ближайшего перекрестка. Едва Паркер остановил машину, как музыка в голове Грофилда смолкла. Взяв в руки автомат, Паркер вылез из машины. Почти одновременно с ним вылез и Грофилд, который, кроме оружия, прихватил с собой и рацию. Через пару секунд позади патрульной машины остановился пикап, и из него выскочили трое в масках.
Телефонная станция размещалась в трехэтажном здании из желтого кирпича. Все строения, стоявшие в этой части города, были того же цвета. По обеим сторонам дорожки, которая вела к подъезду дома, росли цветы. Над входом в здание висела тусклая лампочка, а в четырех окнах на втором этаже ярко горел свет.
