Дымный запах напомнил о первой встрече с отчимом в мясном ресторане Питера Лагера в Бруклине. Когда мать с отцом разошлись, ему было десять лет. Он остался с матерью, и теперь она хотела познакомить его со своим новым кавалером.
Его красавица мать работала секретаршей в инвестиционном банке «Голдман Сакс», и кавалер оказался ее боссом, Рональдом Мейером, возмутительно богатым и возмутительно старым, специалистом по выкупу долей заемных средств. Высокий, болезненный старик с лягушачьим лицом упорно старался с ним подружиться. Учитель вспомнил, как сидел в ресторане, неотрывно глядя на трясущегося от старости финансиста, разрушившего их семью, и испытывая неодолимое желание вонзить столовый нож в его волосатую правую ноздрю.
Вскоре мать стала женой Рональда Мейера, и Учитель вместе с ней переехал в его квартиру на Пятой авеню. Неожиданно, словно герой из волшебной сказки, он попал в странный новый мир искусства и оперы, загородных клубов, слуг, Европы.
Как быстро улетучился его изначальный гнев! С какой отвратительной легкостью и безоглядностью ввела его в бездумный ступор роскошь нового, лучшего образа жизни!
Но теперь Учитель понимал, что гнев никуда не девался. Он лишь нарастал, мучая его изо дня в день все эти годы, дожидаясь выхода.
Он перевернул бифштекс и откупорил бутылку «Дома Гассак», которую приберегал для особого случая. Налил высокий стакан и поднес его к яркому свету, лившемуся в западное окно.
Мысли о капризном отчиме, Ронни, вызвали у него улыбку и отвращение. Мейер оплачивал ему все — одежду и машины, отдых и образование в одном из старейших университетов.
Потом был выпуск в Принстоне. Неуклюжее объятие, которое пришлось вытерпеть. Отвратительное «Я так горжусь тобой, сынок» из темно-каштановых губ девяностолетнего старца. До сих пор по коже бежали мурашки при одной лишь мысли о родственной связи с ужасающим, рыжеволосым скелетом, на деньги которого жила его мать.
— Старая мразь, следовало убить тебя, пока существовала такая возможность, — вздохнул он. — Нужно было убить тебя при знакомстве.
Я решил поехать в «Бельвью», посмотреть, можно ли поговорить с раненым транспортным полицейским.
По пути туда я вдруг осознал нечто для себя новое. После одиннадцатого сентября жители Нью-Йорка стали опасаться за свою безопасность. «Пуганая ворона куста боится», — подумал я.
Под тентами отелей на юге Центрального парка толпились туристы, беспокойно поглядывая по сторонам. Толпа взволнованно следила за последними новостями по громадному телевизору на здании Си-би-эс. Тротуары на Лексингтон-авеню были забиты конторскими работниками, стоявшими перед современными стеклянными башнями. Тараторя в сотовые телефоны и отправляя текстовые сообщения по смартфонам «блэкбери», они словно бы ждали приказа об эвакуации. Казалось, в утренние часы пик люди спасаются бегством, вливаясь в двери Центрального вокзала.
