Рыжий криво ухмыльнулся:
— Пацаны, по-моему, баба сбрендила.
— Нет, у неё истерика, — хмуро уточнил Азиат.
— А я бы её трахнул! — пискнул Губошлёп, — даже такую…
Его пионерская готовность надругаться надо мной, добавила мне страху и нервозности:
— Пожалуйста, пожалуйста! Но попрошу не по заднице. Она у меня маленькая и нежная.
— А по голове? — поинтересовался Рыжий.
— Да сколько хотите! — расхрабрилась я. — Не бойтесь, мозгами не заляпаю. Башка у меня абсолютно пустая… С умной-то головой я бы давно толкнула вашу наркоту и наняла бы роту киллеров. Даже три: по роте на каждого из вас.
— Она в улёте, — предположил Губошлёп.
— Нет, она не удолбленная. Она в истерике, — настаивал на своём Азиат. — Баба всё же, как ни хорохорься… — и он хмуро бросил мне: — Заткнись и собирайся. Поедем кататься.
Я посмела возразить:
— А если я не хочу кататься с вами?
— Заставим! — начал раздражаться Азиат.
И я разозлилась. Крепко упёрлась в пол своими гавиками тридцать пятого размера и подбоченилась:
— Даже не пытайтесь! — в эту минуту я вспомнила бабушкину теорию о чисто русских оберегах и широко раскрыла рот: — А вообще, джентльмены, позвольте вам сказать следующее: все вы, широкезы, редкие мудаки!..
И это было самое приличное определение из сказанных мною в последующей за ним тирады. Чего только не сплела я в своём ожерелье «оберегов»! В моих перлах были и мзда на блюде с голубой каёмочкой, и хрен неогородный, и кони с мошной и залюбленная в разных позах мать ублюдков, стоящих предо мною, и та же самая мать помянутая много раз всуе и в соседстве с Господом и всей поднебесной ангельской иерархией, и, само собой, хмыри нетрадиционной ориентации, и дятлы в помеси с ежами и много других уродов племени недочеловеков. Я изрыгала ругательства не меньше пяти минут, причём первые три минуты ни разу не повторилась в выражениях.
Это были очень эротичные высказывания, а иногда и откровенно порнографические и, закончив своё выступление традиционным «Гоп вашу мать, как вы мне все настохренели», я гордо выпрямилась с видом победителя, секунду назад воткнувшего флаг в ту самую задницу, которую именуют Рейхстагом…
Обалдевшие хунвейбины долго таращили на меня зенки, пока Рыжий не воскликнул восторжённо и уважительно:
— Во даёт сука!!!
— Даёт ваша мать, — мгновенно парировала я, — а я лишь фиксирую многообразие поз и партнёров. И не буду спорить с вами, пацаны: уж, точно я не кобель. А, кстати! По мнению самбэковских барбосов я не простая сука, а бешеная волчица.
