Я подняла записку и осторожно, как если бы к ней была прикреплена чека от гранаты, развернула: Ёшкин кот! Да это же шифровка! Я что, влипла не только в наркобизнес, но и в шпионские игры? Этого мне ещё не хватало! Хотя чего уж там… Игра пошла на миллион: выстрелом больше, выстрелом меньше… Как ни крути, а уже первая пуля будет смертельной — так чего же бояться второй?
Поспешно затолкав записку в потайной кармашек, я погрузилась в ароматную пену и забылась — впала в полуобморочное состояние. Ну, и денёк!..
Через час, оставив Арнольда дремать под телевизором, мы с подругой уединились в кухне на военный совет и я напомнила ей о необходимости сменить мой имидж. Тоська критически оглядела меня с ног до головы и заявила:
— Ни стричься, ни краситься не станем! Я дам тебе парик стриженой в каре жгучей брюнетки, вывернешь свой тренч на чёрную сторону, наденешь очки и будешь дамой в футляре. Ни одна дворовая собака не узнает, не то что человек видевший тебя мельком.
Я одарила подругу благодарным взглядом и успокоила:
— Ты за меня не волнуйся, Тосенька, я выскребусь. Мне Бог и моя мамочка помогут. Она там на небесах позаботится обо мне. А вы тут тоже поосторожней будьте. И предупреди Арнольда и Николашу, чтобы никому и ничего обо мне не рассказывали. А пуще всего молчали о бабушке и моём сыне. Надеюсь мафия не доберётся до них: слава Богу у нас разные фамилии: я Татушкина, бабуля Егорова, а Никитка Берёзкин. Надеюсь они запутаются в этом лабиринте.
— Не спеши заметать следы! — рассердилась Тоська. — Рано ещё паниковать… — она немного помолчала и внесла рацпредложение: — А давай попросим Николашу полазать по секретным сайтам МВД, может там твой Ренат нарисуется… Или та рыжая наркоманка. А ещё пусть сделает подборку по теме наркотиков и вышлет сюда, к нам, электронкой.
— Не надо, Тось, — воспротивилась я, — не впутывай в эти дела Николашу. Ты же знаешь, в житейских делах он как дитя неразумное. Обязательно влипнет не туда, куда можно.
— Это точно, — безо всяких обид согласилась Тоська, — мой братец не от мира сего… И маменькин сыночек к тому же.
Вспомнив, как азартно Николаша пускал однажды с моим Никиткой мыльные пузыри, я улыбнулась:
— Он до сих пор грудничок. В том смысле, что его никогда не оторвать от женской груди. Он и муж был совершенно грудной — никак не отлепить от титьки… Но, к сожалению, не в том смысле, как хотелось бы любой женщине, а совсем наоборот: больше всего он любил засыпать на моей груди. Прилипнет щекой и сопит. Или жалуется на начальство. А мне, естественно, хотелось совсем другого…
