В общем, кажется, игра не стоила свеч. Но было уже поздно. Не возвращать же изъятые перстеньки и браслетики танцовщицам. Государь их оставил у себя покамест. А тем временем Его Величество придумал ещё вот что.
Он предложил Галахову заложить все ордена Политковского и его расшитый золотом камергерский сюртук, приобщив выручку к той сумме, что была добыта у балеринок…
Обер-полицмейстер так и сделал, весьма выгодно продав заезжим голландским купцам орден Святого Владимира третьей степени, Святой Анны первой степени, Станислава первой степени, но всё-таки до миллиона было очень далеко.
Ну как тут было государю императору не прийти в ярость и даже в бешенство?
И Николай Павлович бушевал, да так, что стёкла в кабинете дрожали.
Однако ж надо было что-то делать. И тогда Его Величество решил просить обер-полицмейстера Галахова, дабы тот заложил многочисленные боевые ордена покойного Ушакова, не сразу, но решил.
И это, по слухам, и было исполнено обер-полицмейстером и было исполнено в частном порядке, разумеется. А у Ушакова была целая россыпь ценнейших орденов: орден святого Александра Невского с алмазами, орден Белого Орла, орден Святого Владимира второй степени, орден Святой Анны первой степени, я уж не говорю о двух Георгиях.
Но и тут миллион никак не набирался.
Громадная дыра в бюджете комитета о раненых военного министерства всё ещё продолжала сиять. Она стала казаться вечной., и это крайне раздражало императора, даже бесило.
Но тут неожиданно у Николая Павловича появилась ещё одна надежда покончить с вопиющей дырой.
Так, во всяком случае, представлялось первоначально Его Величеству. Как известно, утопающий хватается за соломинку. Утопающим был царь. А что за соломинка, мы сейчас узнаем.
Тридцать третья глава. Новые ноходки
Охота за балеринами продолжалась, но находки с какого-то момента совершенно прекратились. Однако люди Галахова наблюдения не снимали, а некоторые из них начали и водить знакомство с танцовщицами. Надеясь что-то нужное выведать у них.
Про себя, Политковского и преподнесённые Александром Гавриловичем дары балетные девицы ничего не рассказывали, но вот одна из них проболталась, что когда покойник был переодет из камергерского мундира в простой фрак и вывезен из Никольского морского собора в убогий храм на Выборгской стороне, то в роскошно обставленной и чрезвычайно поместительной квартире тайного советника Политковского стали происходить решительные перемены. Из неё стали исчезать вещи, а там было чему исчезать.
