Скоро в середине кабинета выросла целая гора «драгоценностей». Царь необычайно живо и даже с энтузиазмом стал в ней рыться. Но уже через несколько минут он выбрался из кучи и набросился на Паскевича с кулаками и стал кричать, рычать даже:
«Да вы идиоты! Что ты притащил мне? Сам не соображаешь? Это же мусор! Самый настоящий мусор, и более нечего! Драгоценностями тут даже и не пахнет!»
«Но это то, что у них было, Государь!»
«Болван, но здесь не то, что на миллион рублей, но и на тысячу даже не потянет».
«Но это то, что у них было, Ваше Императорское Величество! Мы всё обсмотрели, буквально всё, буквально каждый закоулок их убогих квартир и домишек».
«Но это же мусор! Мусор! Жалкий мусор!»
И государь стал в бешенстве пинать сапогом гору жалких побрякушек. Паскевич дрожал от страха. Вдруг Николай Павлович остановился, резко обернулся, подошёл вплотную к Паскевичу и тихо, чётко разделяя каждое слово, сказал:
«А знаешь, ты и в самом-то деле удивительный болван! Ты вмешивался в следствие, курировал его, ну что, что стоило тебе своевременно заняться этими балеринами?! Понимаешь, что произошло, ты хоть понимаешь это?»
Паскевич в испуге отпрянул от императора. А тот продолжал, всё так же тихо и с нескрываемой ненавистью:
«А произошло вот что. Они всё ценное припрятали. Как только этот подлец помер и началось следствие, они всё припрятали, и не у себя дома, отнюдь, а вывезли куда-то, ибо понимали, что рано или поздно к ним придут. Я слишком поздно вмешался, понадеявшись на тебя. О! Какой же ты болван! Господи! Какой же ты болван!»
И тут государь опять повернулся к куче побрякушек и с ещё возросшим неизмеримо бешенством стал пинать её, дико рыча при этом.
Паскевич же, смертельно побледнев, в полнейшем упадке сил прислонился к стене. По лицу сильно струился пот, перемешанный со слезами. Бравые обычно усы вдруг стыдливо опустились вниз. Потом раздался шум от падающего тела. Генерал-фельдмаршал хлопнулся в обморок. Но Николай Павлович не обратил на это ни малейшего внимания. Он всё с тем же бешенством продолжал пинать и даже давил с наслаждением побрякушки, что были отобраны у бывших возлюбленных бывшего камергера Политковского.
Громадная дыра в бюджете комитета о раненых — вот что дико мучало в тот момент российского императора. И была сия дыра заделана лишь в 1855-м году, в Крымскую войну, когда миллионер Яковлев сделал на нужды комитета два пожертвования, по пятьсот тысяч рублей серебром каждое, за что получил звание камергера.
