«Ну, поклясться — это ещё не все. А вот объясни-ка мне, как это ни разу не пришёл с проверкою в канцелярию комитета о раненых? Ни единого разу! А теперь там раскрылись наистрашнейшие злоупотребления».
Брискорн выскочил из кресла, громадный живот его заколыхался в неописуемом волнении, в глазах стоял нескрываемый испуг. Он зашептал со страхом:
«Ваше Императорское Величество… Ваше императорское Величество…».
«Что же скажешь на это? А ведь ты должен был вывести негодяя Политковского на чистую воду? Кому, как не тебе, было это сделать?»
Брискорн молчал. В глазах его стояли слёзы.
«Ну, что?»
Однако Брискорн продолжал молчать. Но что он мог сказать? Правду? О, это было немыслимо. За слово истины его ждали наикрупнейшие неприятности.
Государь знал о вражде меж ним и светлейшим князем Чернышёвым, И ежели бы Брискорн стал говорить Николаю Павловичу, что Чернышёв просто не пускал его на порог своего министерства, когда Брискорн перестал заведывать у него канцелярией, то государь всё списал бы на их вражду, и решил бы, что Брискорн клевещет на своего недруга.
И что же говорить тогда? Обманывать государя?
Этого тоже Брискорн не мог себе позволить. И он молчал.
Однако Николай Павлович не отставал, и голос его становился всё суровей, а взгляд всё строже и строже;
«А я жду ответа, любезный Бритскорн».
И Максим Максимович решился:
«Ваше Императорское Величество, Я пытался много раз проникнуть в военное министерство с инспекцией, но каждый раз натыкался на жесточайшее сопротивление».
«Смеяться изволишь? Кто же это не пускал Вас в военное министерство?»
Брискорн опять замолчал.
«Ну, говори».
«Военный министр, Ваше Императорское Величество. И сие есть чистейшая правда».
При этих словах государь выскочил из-за стола и забегал по кабинету, делая это молча и величайшем раздражении.
И наконец, сказал, не скрывая душившей его злобы:
«Слушай, Брискорн, а ты ведь настоящая шельма. И без малейшего чувства стыда. Я знаю, что Александр Иванович невзлюбил тебя. И как вижу — не зря. Потому что ты подлец. Ты хочешь мстить ему, ты желаешь опорочить его в моих глазах, его, уже тяжело больного человека. Сие недостойно благородного человека. После этого ты никак не можешь быть помощником государственного контролёра».
Брискорн стал бел, как полотно, и он весь дрожал, лоб покрылся бисеринками пота:
«Ваше Императорское Величество, клянусь, что это так. Буквально все мои попытки проверить кассовые книги комитета о раненых наталкивались на категорический отказ военного министра. Князь просто запретил мне и моим людям приходить, мотивируя тем, что у него есть свои военные аудиторы».
