Она вышла на балкон, прошелестев парчовыми юбками.
Ночь дохнула на неё морем и тишиной.
«Я люблю тебя, — прошептала Амальфи, сама не ведая кому. — Я люблю тебя!»
* * *
Сдвинулась портьера, пустив по полу волну танцующих теней.
Беззвучные шаги, словно поцелуи тишины, коснулись пёстрого ковра.
— Канцлер? — изумлённо воскликнула Амальфи.
«Да», — ответил ей холодный стилет, пять дюймов калёной стали, поцелуем истины погрузившийся прямо в сердце…
* * *
А на другом Краю Мира, за Морем Сильфов и лесами Зломирья, всходило солнце. Оно позолотило верхушки яблонь, что трещали под тяжестью плодов, расплескало алый мак по небосклону, полному пенноруных белогривых барашков. В лесу просыпались пташки, вот одна робко посвистывает, вот другая…
На взлобье одного из холмов — широких, похожих на спины Зверя-Великана, сидел парнишка — ещё не муж, но уже и не дитя, в соломенной шляпе и одежде изо льна. Он поднёс к губам тростниковую дудочку — и зашумели, отзываясь шёпотом, сосны, вторили жаворонки в траве. И даже солнце, казалось, порозовело от смущения и приподнялось над лесом — как же тут не послушать?
Коровы, из самых сознательных, промычали.
А парень, закрыв глаза, запрокинул голову в густую мураву и провалился в сон.
И снилась ему девушка красоты Неземных Царей, что стояла на балконе в платье, золотом и тяжёлом, и, плача от горя, смотрела на звёзды. Он не знал, кто она такая, но она снилась ему каждую ночь. Полная красоты и печали, среброкудрая принцесса Грёз.
Во сне он взял её руку, и они вместе посмотрели на звёзды.
«И я тоже люблю тебя».
* * *
И вдруг, внезапно, сердце заныло, пронзённое острой болью; словно острое лезвие, вершок за вершком погружалось в него. Парень скрючился и покатился с холма; только внизу, в крапиве, ему удалось отдышаться. Прихрамывая, он побрёл обратно, к бурёнкам. Сон о принцессе больше не приходил.
Вечером, когда загонял коров домой, его встретил на околице пострелёнок Мафий:
— Весемир, Весемир, послушай, что бают!
— Бают байки, — улыбнулся ему пастух. — Ну да ладно, говори.
— Агафья проснулась! — выпалил малец. — Та самая, что уже неделю как уснула. Уже ведун велел труну ей заказать, гроб деревянный. А она — хоп, поднялась и глазами хлопает! Уже вторую мису борща доедает.
— Да ты что? — подивился парень. — Пойду гляну на такое чудо.
Но то было не чудо, а всё впереди…
Как прошёл он мимо злого волкодава, что сидел на цепи, курятника и рукомойника, отворил сенцы и вошёл в дом (а народу, народу-то!), как подняла Агафья глаза — так сразу понял он, кому они принадлежат.
