Я елозил и вертелся на месте, пытаясь раскопать в уме ускользающую от меня мысль.
— Все, к чему прикасается человек, претерпевает изменения под действием технологического прогресса и искусства. Мне кажется…
— Вот и мы так считаем, — перебил меня стаффордшир.
— Однако животные во все времена были не только прекрасными объектами изображения, но и великолепными зрителями, ценителями искусства.
— Дело говоришь, — кивнул пшеничный терьер.
— Точно, — поддакнул шнауцер.
— Устроили тут концерт! — оборвал нас овчар. — Давно пора оттаскать вас за уши. — Все дружно посмотрели на него, и пес тут же стушевался — если не по-овечьи, то по-овчарочьи.
— Люди идут во главе, — сказал я, — а мы следуем. Но зато как мы следуем! Великим предводителем в этом смысле был Плутарх, а не Аристотель. — В ответ на это собаки зашипели, зафукали и вообще принялись всячески выражать недовольство, однако миссис Гурдин быстро их угомонила.
— Помолчали бы, а? — прикрикнула она. — Устроили тут зверинец!
Фургон пересек Фэрфакс и всеми атомами своей души устремился на Сансет-стрип. Мимо пролетали автомобили, всюду прыгали солнечные зайчики.
— Говорите что хотите, — сказал я, — но именно Плутарх, гений из Херонеи…
— Достал уже со своей практической этикой! — заявил стаффордшир. В фургоне к тому времени поднялось нешуточное волнение.
— Аристотель относился к нам со снисхождением, — не унимался я. — По его мнению, мы только и знаем, что кормиться и размножаться.
— Постыдился бы! — закричал овчар.
— Все должны быть сыты, — сказал дворняга. — Я за равные порции.
— Плутарх же распознал в нас способность к говорению. Он допустил, что мы одарены сознательной жизнью. Это чего-то да стоит. По мысли Плутарха, мы умеем говорить и видеть сны.
— «Толкование сновидений» Фрейда, — вмешалась лабрадорша, устраиваясь поуютней.
— Хорошо бы раздать экземпляры этой книжки космонавтам.
— И создателям атомной бомбы, — добавил стаффордшир. — Если разделить совокупность мировых амбиций на общее счастье, а потом вычесть из этого всю идеологию и прибавить максимум экономической справедливости, мы легко вычислим… что?
— Что никто не стал бы человеком, будь у него выбор, — высказался дворняга и лизнул свою лапу. — А вообще, — добавил он, глядя на меня смешливыми разноцветными глазами, — в голове у тебя не пусто.
— Порода такая, дружище. Порода, — ответил я.
Миссис Гурдин повезла нас окольными путями. (Вся ее жизнь представляла собой сплошной окольный путь.) Недалеко от лос-анджелесского загородного клуба она выкрутила руль и взволнованно вдавила в пол педаль газа. Ей всегда нравились зеленые лужайки. Везучая. Я поймал в зеркале ее взгляд, и она сказала:
